Для мальчика первый год в этом учебном заведении обещал быть особенно трудным. Чужой язык, чужие нравы, все близкие люди далеко. Но Костик, переживший за свою короткую жизнь уже столько потерь, расставаний и перемен в режиме и правилах поведения, не растерялся. У него был опыт московской пятидневки, жизни с папой, потом с дедушкой, и под конец — в семье матери, и он, если можно так выразиться, был уже вполне закаленным в моральном смысле ребенком. Хотя в швейцарскую школу он попал из дома, но домашним ребенком в полном значении этого слова никогда и не был.
Режим в школе Тайсис был напряженным. Дети много занимались уроками, языками, спортом, и свободного времени у них почти не оставалось. Костик быстро нашел общий язык со сверстниками, у него появились друзья. Он даже не успел по-настоящему ощутить языкового барьера, быстро и легко влившись в школьную жизнь. Дети полюбили его за бесхитростный характер и подлинную доброту — ведь Костик был настоящим сыном своего отца.
Ребята принимали его во все свои игры, приглашали к себе в семьи по выходным, и он с удовольствием играл с ними и ездил в гости. Но в те редкие минуты, когда все разъезжались на каникулы, школа затихала и он оставался один, Костик отчаянно хотел, чтобы хоть кто-нибудь из его семьи — дед, мама, Настя или отчим — приехал и забрал его отсюда. Пусть не надолго, даже не навсегда, но хотя бы на время. Или — он готов был и на такую уступку в своих мечтаниях — пусть совсем бы не забирали, но хотя бы навестили!
Здесь, в Швейцарии, ему ничто не напоминало о том, что его отец умер. Не было фотографий в траурной рамке, не было воспоминаний родных и походов на кладбище. Однако, вспоминая свою московскую жизнь, думая о доме, он всегда мысленно видел в своем воображении отца, дедушку или Настеньку. И очень редко — дом матери, ее нового мужа, к которым он не успел привыкнуть, почему-то считая их квартиру временным жилищем для себя, а отчима — своим временным родственником. Он еще не знал, что семья Пономаревых уже решила за него всю его судьбу, уготовив ему сытое, но одинокое будущее сначала в школе Тайсис, затем — во Франклин-колледже, потом — далеко от Родины, на просторах Американского континента.
Приученный Антоном к регулярным умственным занятиям, Костик не испытывал трудностей в учении. Он старался как можно быстрее выполнить задания учителей и умчаться играть, тем более что ему все время приходилось учиться чему-то новому, чего он еще не умел, — метко бросать мяч в баскетбольную корзину, играть в большой теннис, стоять в воротах на футбольном поле… Новая жизнь в школе захватила его целиком, и ему нравилось здесь все, кроме отсутствия близких…
Что же касается Светланы, то после отъезда сына, в очередной раз освободившись от ребенка и любых моральных обязательств по отношению к кому бы то ни было, она ворвалась в настоящий загул. Жажда постоянного праздника всегда оставалась главным свойством ее натуры. А теперь, при наличии неограниченных средств, молодая женщина умудрилась превратиться в ненасытного потребителя развлечений и удовольствий. Пределов ее желаниям не существовало. Светлана могла со случайной компанией завалиться в какое-нибудь безымянное кафе, заказав бутылку водки и апельсиновый сок на всех, и потом со вкусом рассказывать друзьям о своем «экспромте». А могла, напротив, проплясать всю ночь в каком-нибудь фешенебельном закрытом клубе и, спустив целое состояние, наутро уже ничего не помнить о минувшей ночи.
Компании она водила самые разные. Сергей, играя роль доброго и симпатичного молодого олигарха, ограничивал жену лишь слегка, напоминая ей изредка, что они теперь люди солидные, и она не должна общаться с кем попало. А в сущности, ему не было никакого дела до Светкиного здоровья и репутации — он давно не любил ее, рассматривая их брак лишь как неизбежный шаг на пути к собственному благополучию, постоянно находя себе «заместительниц» по любовной части.
А Светлану ее стезя влекла вопреки всякому здравому смыслу. Поддавшись уговорам мужа, она охотно вернулась в круг женщин, которых она знала когда-то давно, еще только мечтая стать состоятельной и изысканной дамой. Сергей втихомолку посмеивался над ее доверчивостью, зная, что этим тусовкам до изысканности столько же, сколько ему, Сергею Пономареву, до президента США; уж он-то разбирался в элите и специально не желал «засвечивать» жену в кругах действительно высокого полета.
Модные свои наряды Светлана покупала за границей или шила в маленьком частном ателье. Она прошла несколько сеансов очищения организма. Для этого надо было уезжать в загородную клинику на несколько недель, и она легко смирилась со своими временными отлучками из дома. Что в это время делал Сергей, ее нимало не интересовало. Он перестал ее притягивать, как прежде. Появилась привычка. Муж рядом, никуда не денется, никто его не отнимет — ни родители, ни карьера… — и черт с ним, с этим некогда любимым мужем!
Сергей не мог, да и не хотел, сопровождать Светлану всюду, куда влекла ее ненасытная страсть к прожиганию жизни. И он настоял, чтобы жена нанимала эскорт — красивых широкоплечих молодцев, которые были при ней на всех гулянках, в барах, на дискотеках, сначала только в Москве, а потом и в заграничных поездках. Очень удобно и опять же престижно. По сути дела, это были охранники, только вылощенные и умеющие прилично себя вести, — бессловесный фон для молодой богатой дамы. Они благополучно доставляли Светлану домой, когда она надиралась в клубе и не могла вести машину, а в поездках носили ее многочисленные чемоданы и шляпные коробки. Светлана похудела, стала внешне еще более интересной, научилась носить широкополые шляпы, которые закрывали лицо, с аристократической тщательностью оберегаемое теперь ею от загара.
Так она и моталась из бара в дискотеку, с дискотеки в ресторан, сопровождаемая охраной, на большой машине. Жизнь превратилась для нее в странный и непонятный, не заслуженный ею, зато праздничный фейерверк. Светлана успела попробовать и экстези, и ЛСД. Нашла это восхитительным. По пьянке или под кайфом у нее случались мимолетные любовные связи с сопровождавшими ее парнями.
Сергей снова усмехался: он ведь полностью, как ему казалось, контролировал ситуацию. В конце концов, когда-нибудь его жена не выдержит, сорвется… и он не станет оплакивать ее. А она держалась с видом неизъяснимого превосходства, думая, что умело скрывает от мужа свои случайные измены. И все больше и больше распоясывалась, превращаясь в хроническую пьяницу.
Это и была та райская жизнь, к которой она всегда стремилась. Сергей лучше всех знал, к чему это приведет, но не возражал против такого развития событий.
Мать Светланы вела хозяйство их загородного дома, фактически сторожила виллу летом и зимой. Молодые чаще всего приезжали на выходные, иногда и по будням; зимой катались на лыжах, в особо жаркие летние дни могли и переночевать. Огородно-садовые радости их не вдохновляли. Вилла служила престижным и надежным вложением капитала, а также занятием для Клавдии Афанасьевны.
Пономаревых-старших Светлана не жаловала, поскольку они не играли никакой роли в их жизни. Сергей дал им денег на какую-то простенькую дачку, и этим как бы откупился от родителей. Они не вмешивались в жизнь молодых, не были в курсе ни бизнеса, ни семейных отношений своего единственного сына.