– Здесь все решают деньги, – продолжал нашептывать профессор, – есть они, вас выпустят на свободу, нет – умрете как собака! Из-за одних кандалов сколько людей отправилось на тот свет! Эти ржавые грязные железки оставляют такие раны! А потом – глядишь, заражение крови. И смерть.
Михаил Вячеславович положил свою ладонь на острое плечо профессора. Сейчас он хотел одного – избавить человека от образов, так живо нарисованных его же сознанием. Для полного отчаяния вполне хватило бы тюремной камеры и тощих, изъеденных болезнями людей, которыми она была набита. А тут еще мысли о сумасшествии, смерти. Единственный способ не тронуться разумом, попав в жернова системы, призванной уничтожать человека, – не слышать, не видеть, не осязать.
– Не думайте об этом, – попросил он почти ласково и, всего секунду помолчав, поинтересовался: – Вы последний авиационный анекдот слышали?
Частое общение с Михалычем в последние три дня не прошло для Фадеева даром: у него появилась фора во времени. Соперничество с Клонг Прайм – кто кого – можно было считать отложенным. Пусть всего на тридцать или сорок минут, и все же он воспользовался своим преимуществом.
Фадеев говорил и говорил полушепотом, сохраняя серьезное выражение лица и заставляя растрепанного профессора краснеть от смеха. Постепенно к ним примкнула небольшая компания – русские лица, украинские, узбекские, кажется, даже казахские. Михаил Вячеславович насчитал двенадцать человек, сдержанно смеющихся в нужном месте и после окончания главной фразы. Остальные улыбались вразнобой и когда придется – Фадеев понял, что нашлись добрые люди, которые умели как-то перевести тайцам сокровищницу авиационного юмора.
Голова его сконцентрировалась на одном – вспоминать один за другим все забавные истории и анекдоты, которые он когда-либо слышал. Постепенно он и сам почувствовал, как атмосфера склепа, в который он попал пару часов назад, меняется. Общие улыбки и сдержанное веселье сделали свое дело – стены Клонг Прайм отступили, давая людям немного жизненного пространства взамен мыслей о смерти. Лица просветлели, глаза наполнились смыслом. Михаил Вячеславович заметил, что только один заключенный остался безучастен к его рассказам – тот самый европеец с красными ногами, который не мог даже открыть глаз. Он тяжело, со свистом дышал и обливался крупными каплями пота.
Дверь камеры внезапно открылась – все обернулись с изумлением, словно забыли на время, где находятся, – и два надзирателя, что-то громко выкрикивая на тайском, замахали руками.
– Что это? – спросил Фадеев, взглянув на свое запястье. Оказывается, он не закрывал рта больше двух часов кряду.
– Время прогулки, – ответил профессор, проворно вскакивая с места. После непрерывного двухчасового смеха он выглядел помолодевшим.
Михаил Вячеславович послушно встал и, стараясь, никого не задеть, направился к выходу.
Прогулкой называли размеренное хождение заключенных по длинному зарешеченному коридору без крыши. Запахи здесь были почти такими же жуткими, как и в камере: на тайской жаре любые отходы начинали моментально разлагаться и наполнять зловонием воздух. Если учесть отсутствие в тюрьме канализации и то, что все нечистоты сливались в открытые бетонные ямы, как с готовностью объяснил профессор, дышать и на улице было нечем. Только время от времени порыв ветра приносил из окружавшего территорию тюрьмы леса глоток свежего воздуха.
После возвращения в камеру духота в ней показалась невыносимой. Михаил Вячеславович взглянул на европейца – тот сидел в прежней позе, на прогулку его не водили. Фадеев уже сомневался в том, может ли он в принципе встать. Почему его не поместят в лазарет? Невооруженным глазом видно, что человеку нужно лечение!
Он осторожно опустился на прежнее место и закрыл глаза. Сил говорить у него больше не было: тюрьма с ее стонами, вонью и привкусом смерти сомкнулась вокруг. Нужно не замечать ее, нужно выдержать! Теперь он снова старался не допустить в себя ощущения, передаваемые извне, – в конце концов, все это временно, все скоро пройдет. Надо только продержаться до тех пор, пока Дашенька не придумает, как его вытащить. Задачка не из простых, но она ведь умница. Справится.
Михаил Вячеславович мог запретить себе впитывать окружавшие его боль и муки, но не мог остановить тяжелые мысли.
Надо было дожить до пятидесяти лет, чтобы оказаться в таком вот месте и терпеть эти ужасы, понятия не имея о том, как и когда решится его судьба. Дай бог, чтобы Дашенька получила сообщение, которое он успел отправить в последний момент перед тем, как изъяли телефон!
А если был сбой в Сети? А если она – бедная девочка – не найдет ни единого выхода? Слишком неподъемный груз он возложил на ее хрупкие плечи: на правосудие Таиланда, как он успел убедиться, уповать было бессмысленно.
Фадеев опустил голову на колени и подумал о том, как, помимо собственной воли, подвел и родную компанию, и собственную семью. А все из-за некстати нахлынувших чувств, проклятого буйства гормонов, которого он теперь стыдился. Дай бог, чтобы никто ничего не узнал о его положении. Если тайка быстро очнется и укажет на ошибку полиции до того, как об этой истории станет известно в России, все можно исправить. А что, если бедняжка получила смертельную рану?! Если его приговорят к смертной казни или, того хуже, засадят пожизненно?! Вот тогда и на добром имени компании, и на счастье его семьи можно будет поставить крест. Заместитель генерального директора, известный в России пилот, отец двоих детей обвинен в убийстве юной тайки! Да если бы кто сказал ему, что такое возможно, он счел бы за благо выпрыгнуть из самолета, не долетая до этого королевства. Без парашюта.
Вот ведь старый дурак! Остался на свою голову, превратился в безумного зомби: «Наденька, Надя!» Михаил Вячеславович глубоко вздохнул и тут же закашлялся, чуть было не отравившись тюремным смрадом.
Что будет с его детьми? Раньше они могли гордиться своим отцом, а теперь будут считать его убийцей! Не так-то просто ребенку самому разобраться, где правда, где ложь, когда со всех сторон станут твердить о том, что его папа – опасный преступник. Интернет, радио, телевидение. Через два-три дня, максимум через неделю новость о том, что русский пилот убил несовершеннолетнюю тайку и сел за решетку, достигнет России.
Перед глазами Фадеева возник хорошо знакомый школьный двор, к которому он каждое утро подвозил сына, и стоящий посреди него Тёма. Вот он в окружении взрослых ребят, которые объясняют ему, почему он не может дальше учиться в их школе. Вот он дерется из-за отца со своим бывшим другом. Вот стоит, опустив голову, перед директором… Фадеев не сомневался, что Тёма станет его защищать, будет доказывать всем, что его отец не убийца. Но пройдет месяц, другой, и он измучается, устанет сражаться один на один со всем белым светом и тоже поверит. Как он, Фадеев, сможет после этого жить?!
Хорошо, Люсенька еще мала – всего не поймет. Но как же ей тяжело придется без папы. Она так ждет его из командировок, так радуется ему, обнимает, целует! Не выдержать ему разлуки с дочуркой.
На глаза Михаила Вячеславовича навернулись слезы. Его семья обречена на несчастья.