Зря она это сказала!
– Это вы говорите мне?! – голос его сорвался на фальцет. – Мне?! Я такой пристойный, что крылья скоро прорежутся! А вы, как последняя... Я все уже знаю! Все!
За долю секунды до того, как Шматов набросился на Веру, она увидела в его глазах животную ненависть и зажмурилась от страха. Жилистые пальцы сомкнулись вокруг ее шеи. Стало нечем дышать. А потом раздался глухой удар, и Вера почувствовала свободу.
– Вера Александровна, вы в порядке? – узнала она голос Виктора и открыла глаза.
Шматов утирал кровь с разбитых губ, сидя на платформе. У него был по-детски обиженный вид: как же она могла так исковеркать ребенку жизнь? Лишить его светлого идеала? А ведь понимала, как ему больно сейчас: сама пережила то же самое.
– Да, – Вера кивнула.
– Пойдемте отсюда, не хочу дожидаться милиции.
Виктор поднял сумку Веры, валявшуюся в грязном снегу, и потянул женщину в сторону. Она послушно поплелась следом за ним.
– Опасно оставлять вас одну, – покачал он головой, – я задержался-то всего на пару минут, парковал машину. Кто этот парень?
– Бывший студент. – Вера закашлялась: в горле саднило. – Безответно влюбленный. А как вы узнали, что я приезжаю сегодня?
– Вера, – Кац улыбнулся, – я многое разузнал о вас.
– Я это заметила. – Веру вдруг охватила ярость: все лезут в мою личную жизнь, да еще считают себя вправе распоряжаться мною, как вещью. – Откуда у вас информация, я спрашиваю? Мой адрес! Мои планы!
– Вера, Вера, успокойтесь, – он испуганно посмотрел на Веру, – никакого криминала! У вас работает Ангелина: я встретил ее на защите Зули. А до этого мы общались в гостях, виделись по праздникам: она встречается с моим другом.
– Все равно никто права вам не давал! – Вера Александровна не утихала. – И ей тоже! Сейчас приду на кафедру и устрою!
– Придете, – он торопливо открыл дверцу машины, усадил ее, – и устроите. А пока отвезу вас домой. Примете душ. Выпьете кофе. Рано еще на работу ехать, только семь утра.
– Хватит распоряжаться мною!
– Больше не буду.
– Замучили!!!
– Да, моя госпожа!
Ее ярость вдруг как рукой сняло. Вера сначала не сдержала улыбки, а потом рассмеялась. И Кац вслед за ней.
– Кстати, слышали новость? – Виктор резко перевел разговор на другую тему. – К осени закончат объединение. Уже ходят слухи о том, кого назначат ректором федерального университета.
– И кого же? – Вера Александровна насторожилась. – Вашего или нашего?
Видеть и дальше в руководителях Камиля Шабановича хотелось меньше всего.
– Ни того, ни другого, – Виктор хмыкнул, – у нас два года назад сняли нормального мужика: умного, знающего. А посадили полного идиота из администрации. Хотел бы я знать, что он смыслит в образовании!
– Так кого назначить хотят? – Вера занервничала.
– Не поверите, – он с надрывом вздохнул, – Зульфию Абсолямову.
– Что?! Виктор, вы надо мной издеваетесь?!
– Нет, – он мотнул головой, – сплетни уже поползли. Не думаю, что на пустом месте.
– Это невозможно...
– В наших условиях, Вера Александровна, возможно все, – заверил он, – главное – удачно родиться и выйти замуж.
– Какой кошмар, – пробормотал она, все еще не в состоянии поверить в этот абсурд.
– Это уже не просто сумасшедший дом, скажу я вам. Апокалипсис! – оценил Виктор.
Трудно было не согласиться. Какой у Зульфии опыт научной работы? Какие административные навыки? Ей всего тридцать три года. Это конец! Они сами не ведают, что творят. Нет, Марков был прав в одном: оставаться в этой стране нельзя. Из преподавателей не просто посмешище сделали – всех превратили в грязь! В целой стране не нашлось человека, достойнее Зульфии?!
– И это еще не все, – Виктор вздохнул, – говорят, нашу кафедру зарубежной литературы весной переводят в педюшник.
Вере Александровне было уже все равно. После новости о том, что сопливую девчонку поставят над заслуженными профессорами, мысль была только одна: бежать! Как можно дальше!
Решение под влиянием сильных эмоций пришло за доли секунды.
– Виктор, – заговорила она, когда машина остановилась у подъезда, – я уезжаю летом в Канаду.
– Пригласили работать? – Он старался держаться, но Вера видела, что ее сообщение шокировало его.
– Нет, – она нервно мотнула головой, – пригласили человека, с которым я хочу связать свою жизнь. Еду с ним.
Лицо Виктора стало мертвенно-бледным. Губы посинели, словно от холода, хотя в машине было тепло.
– Как же вы бросите институт? – едва выдавил он из себя.
– Института больше нет, – глядя на Виктора, Вера почувствовала в сердце острую боль, – вы сами сказали.
– Есть студенты, – он едва справился с хрипотой в голосе, – молодые люди, которым нужна в жизни опора. Без нас с вами они здесь пропадут...
Вера пожала плечами: у нее не было для него ответа – она больше не понимала, где правда, где – ложь.
Виктор молчал. И Вере Александровне нечего было сказать.
– А если у вас появится здесь новое интересное дело? – с надеждой в голосе спросил он. – Вера, вы же не сумеете без любимой работы! Без лекций, без семинаров, без кружков, без театра. Я бы не смог...
Из ее глаз невольно хлынули слезы. Она ревела, как девчонка, спрятав в ладонях лицо.
– Чем вам помочь? – Виктор обнял ее за плечи, в его голосе звучало отчаяние. – Вера, я вижу, вам плохо! Скажите, чем?
– Поговорите с Сережей, – вдруг попросила Вера Александровна сквозь всхлипы.
– Чтобы он оставил вас в покое?
– Чтобы начал жить! – возразила она. – Только будьте осторожны, он себя не контролирует.
– И снова вы меня недооцениваете, – тяжело вздохнул Виктор, – диктуйте номер Сергея.
Кац записал телефон Шматова, и они распрощались. Такого лица Виктора – мертвенного, отчаявшегося – Вера не видела еще никогда. Она физически чувствовала его боль, только не понимала ее причин и ничем не могла помочь.
Наскоро приведя себя в порядок, Вера помчалась в институт. Пусть кто-нибудь скажет, что возможное назначение Зульфии Ильдусовны – чушь! Иначе мир, в котором она жила всю свою жизнь, разрушится до основания. Господи! Как хорошо, что отец не дожил до этого ужаса – он бы не перенес таких унижений!
Едва забежав на кафедру и бросив на свой стол сумку, Вера оправилась в приемную ректора.
Камиль Шабанович, обрюзгший и окончательно расплывшийся, обтекал изнутри контуры своего начальственного кресла. Вид у него был такой, что в гроб краше кладут. Вера тут же вспомнила о погибшем сыне ректора: как бы этот человек ни храбрился, а потеря ребенка подкосила его.