Зато теперь, когда Настя из его жизни ушла, накатила такая смертельная тоска, что не могли помочь ни наркотики, ни виски. На несколько часов они снимали напряжение, позволяя забыться, – и все. Николай начал отказываться от новых знакомств – его тошнило от одной мысли о том, что нужно говорить с девушкой, улыбаться, заниматься с ней сексом. Каждое утро, часов в двенадцать, он просыпался в своей постели, одевался и выходил на улицу. Бессмысленно бродил по центру, заходил в привычные бутики, магазины, заглядывал в подворотни и дворы. Он словно что-то искал и никак не мог найти. Часам к четырем пополудни Николай уже чувствовал себя измотанным и усталым – бесцельные скитания убивали его. Он шел в первый попавшийся бар, как правило только-только открывшийся и совершенно пустой. Садился у стойки и планомерно накачивался до бессознательного состояния. Один раз, надравшись меньше обычного, Николай вышел из бара и в приступе алкогольной смелости решил позвонить Сергею. Взял в руки телефон, долго мучился, то набирая, то сбрасывая номер. Наконец, обливаясь потом, все же превозмог себя и нажал кнопку вызова. Через пару долгих вибрирующих гудков ему ответили.
– Сергей, это Николай, – голос его дрожал. – Я узнать хотел, как там…
– Тебе что, заняться нечем? – раздраженно и резко оборвал его Сергей. – Жить надоело? Когда время придет, я сам тебя найду. И не смей звонить.
Ответа Сергей дожидаться не стал – отключился. Николай так и остался стоять посреди улицы, раскачиваясь из стороны в сторону, с прижатой к уху трубкой. Он долго слушал пустую тишину, в которую погрузился аппарат.
Каждый вечер Николай приходил в квартиру, которую снимал для Насти. Открывал дверь и, шагнув вперед, садился прямо на пороге. Николай все время что-то здесь вспоминал: детство, вечно измотанную мать, хронически пьяного отца, школьный двор, Майю. Их первую, безрассудную и юную любовь, а потом страх, полосу отчуждения. Нищее существование, в котором еще была надежда, потом боль, страдания любимого человека и крушение всему – смерть. Он тогда даже не попал к Майе на похороны: знал, что не сможет вынести всего – как ее закроют в гробу, опустят в яму и засыплют землей. Он бы стал вытаскивать ее, спасать, а это было нельзя. Надо было раньше. К родителям он тоже не вернулся. Не то чтобы боялся обвинений или продолжения скандала – было плевать, – просто там бы не смог. Про ребенка за всю жизнь не спросил ни разу, хотя знал, что родные в курсе, что стало с ним. Николай считал, что именно этот никому не нужный младенец – на воспитание его не взяли ни мать Николая, ни родители Майи – убил ее.
На этом воспоминания резко прерывались. Дальше он не помнил ничего из своей жизни, кроме Насти. Больнее всего оказалось сознание того, что ее больше нет, есть где-то очень похожая на нее женщина. Запуганная и усталая, возможно, такая же смертельно усталая, как и он сам. Каждую ночь он сидел на пороге квартиры и думал, думал, а наутро неизменно просыпался в своей постели, и все начиналось сначала.
Через месяц стало ясно, что он сходит с ума. Еще немного – и воспоминания разорвут в клочья и мозг, и вечно грохочущее в ускоренном ритме сердце. Пора было что-то решать. Из глубин памяти мобильного телефона он извлек номер матери – звонил ей Николай так редко, что некогда родной номер забылся и стал абсолютно чужим. В трубке ответили старушечьим, дребезжащим «Алло».
– Мам, – Николай с давних пор тяжело произносил это слово.
– Коленька? – было сложно понять, то ли обрадовалась мать его звонку, то ли испугалась его. – Что случилось?
– Почему сразу случилось? – по-прежнему он чувствовал себя в разговоре с ней сопливым мальчишкой, который обязательно что-нибудь натворил. И кажется, по-крупному.
– Ты как? – торопливо поправилась мать.
– Нормально. – Николай с трудом вспомнил, что надо поинтересоваться ее здоровьем в ответ. – А ты себя как чувствуешь?
– Ничего, – мать обрадовалась возможности поговорить на безопасную тему, – вот только давление иногда, сердце еще шалит. Но мне врач все лекарства прописал, я пью. А так…
– Молодец, – Николай перебил ее, – пей.
Долгая пауза повисла между ними, как тяжелая тягучая капля. Ее медленные, неслышные движения завораживали и усыпляли мысль: мать не знала, о чем говорить, сын не решался начать. Наконец все-таки она пришла ему на помощь:
– Ты позвонил-то что?
– Мне нужно знать, как зовут моего сына, – Николай выпалил заранее заготовленную фразу. Мать только ахнула в ответ. – И не спрашивай зачем, все равно не скажу.
– Хорошо-хорошо, – в ее голосе послышались слезы, – в доме малютки его назвали Иваном, фамилию дали твою, отчество – тоже. В смысле, Николаевич…
– Спасибо, – Николай снова прервал ее торопливый ответ. – Ты хоть раз ездила к нему? Видела?
Его голос сорвался на хрип.
– Нет… – едва расслышал он и, не в силах дальше вести разговор – голос отказал ему окончательно, – нажал отбой.
Мать еще долго кричала в трубку допотопного домашнего телефона: «Алло, Коленька, алло». В ответ ей слышались только короткие гудки. Она хотела бы перезвонить, чтобы добиться все-таки ответа на вопрос, что происходит, но не знала ни номера своего сына, ни адреса. Ничего. После смерти Майи он не доверил ей ни единой частички своей жизни или души. Ни слова, ни фразы.
Когда-то уверенная в своей правоте и безгрешности, теперь она все чаще размышляла о том, что многое в судьбе сына поломала сама.
Настя очнулась в сиреневой комнате и не сразу смогла понять, где находится. Она лежала на большой кровати, аккуратно укрытая мягким одеялом. Перед ней сидел смутно знакомый мужчина, который что-то читал. Голова отказывалась воспринимать представшую перед ней картину как часть реальности пока память не вернула мозгу события вчерашнего вечера. Мерзкие, ужасные события, помимо ее воли ставшие частью жизни. Обрывались они внезапно на том моменте, когда она от страха потеряла сознание в руках Николая. Что было дальше, Настя понятия не имела. Она снова закрыла глаза и постаралась вспомнить. Ничего не вышло.
– Где он? – проговорила она, снова открыв глаза и тяжело ворочая непослушным языком.
– Кто? – Стае оторвался от книги и поднял на девушку сочувственный взгляд. – Николай? Давно уже дома. Еще только восемь утра. Отсыпается, наверно.
– Дома? Как же так?! А я? – Ее голос прозвучал по-прежнему слабо.
– Ты, случаем, не заболела? – Стае испуганно приложил руку к Настиному лбу. – Да нет, вроде не горячая. У хозяина, где же еще.
Повисла долгая пауза.
– Какого хозяина? – Настя поморщилась, произнося омерзительное слово.
– Совсем ничего, бедняжка, не помнишь? – Стае расстроенно покачал головой. – Сергея Сергеевича, какого же еще.
Соображать было сложно, в ушах звенело. Под ложечкой сосало, и желудок сводило жуткими спазмами.