Сердце успокоилось, возвращаясь к привычному ритму, Настя слабо улыбнулась и тут же постаралась отвести взгляд. Она не хотела, чтобы мадам Дюваль угадала в нем позорное прошлое. Если уж собственные родители не могли простить ей малую часть того греха, который она в действительности совершила, что скажут чужие люди?! Она стала другой, ее место среди неприкасаемых! Все хорошее, что было в жизни, закончилось в один миг – когда она переступила порог дома Сергеича. Теперь ей оставалось только страдать и прятаться от людей. Настя закрыла лицо руками, в мозгу, с навязчивостью ударов манометра, пульсировало только одно слово – «проклятая».
– Как ваши дела? – шепотом спросила Элен, словно Настя все еще спала и она боялась ее разбудить.
– Кажется, лучше, – отчего-то так же шепотом ответила Настя. И совершенно не к месту вспомнила, что одну из любовниц Бодлера тоже звали Дюваль. Странное совпадение: Элен не была похожа ни на безжалостную сердцеедку, ни на женщину-вамп, какой описывал поэт свою роковую возлюбленную.
– Это хорошо, – кивнула мадам, – а я вам принесла письмо от Марии. Она очень переживала, что оставляет вас в таком состоянии одну, но ничего не могла поделать. Группа.
– Я понимаю, – сказала Настя, глядя на одеяло под своим подбородком. Было тяжело ощущать заботу другого человека, прекрасно сознавая, что ты этого недостоин, что, как только правда выйдет наружу…
– Успокойтесь, – Элен перестала шептать и сжала Настино запястье в своей ладони, – здесь вас никто не обидит.
Потом она отняла руку, раскрыла сумочку и, вытащив сложенный вчетверо лист бумаги, протянула его Насте. Та опасливо развернула письмо и стала читать. Мария Степановна нервным почерком писала о том, что ужасно переживает за Настю, что считает своим долгом остаться в Париже до ее выздоровления, но вынуждена уезжать: на ней десять человек аспирантов и студентов, которых в целости и сохранности нужно доставить домой. Она бы придумала что-нибудь, несмотря на это, и осталась, но на выручку пришла мадам Дюваль. Эта милая женщина пообещала заботиться о Насте, как о собственной дочери, оплатить ее лечение, а после отправить домой. В конце письма Мария Степановна просила позвонить сразу же, как только появится возможность, – она не решила, стоит ли волновать ее родителей, которые только зря начнут метаться и нервничать, не имея возможности вылететь в Париж, а потому, прежде чем связаться с ними, будет ждать Настиного звонка.
– Можно мне телефон? – Настя смущенно смотрела на Элен. Наверняка звонок в Москву стоит немалых денег, а мадам Дюваль, судя по всему, и так уже серьезно потратилась. При этом даже не представляя, когда и как Настя сможет ей эти деньги вернуть.
– Конечно! – Элен придвинула поближе к Насте палатный телефон и улыбнулась.
Настя, смущаясь и по-прежнему пряча глаза, набрала номер Марии Степановны. Та подняла трубку моментально, словно только и делала, что сидела ждала ее звонка.
– Настенька! – запричитала она. – Что же же вы нас так напугали?! Как себя чувствуете? Если б не мадам Дюваль, не знаю, что бы я делала. О деньгах не беспокойтесь – мы все ей вернем. На кафедре создали фонд, собираем.
– Господи, – Настя от сочувственных слов научного руководителя чуть не расплакалась: в горле застрял огромный ком, который мешал говорить. Она ощутила себя тяжелой обузой, никчемной растратчицей. – Не нужно, пожалуйста!
– Что не нужно? – удивилась Мария Степановна.
– Деньги, – Настя лихорадочно соображала, что бы придумать, – за меня заплатят.
– Кто?! – всегда тактичная Мария Степановна сейчас была слишком ошарашена случившимся, чтобы не произнести вслух этот важный вопрос.
– У меня есть, – Настя запнулась на полуслове, – есть очень богатый друг.
– А-а-а, – Мария Степановна помолчала и выдохнула разочарованно: – Так это он довел вас до больницы…
Настя в ответ не вымолвила ни слова. А что тут скажешь? В преподавательской среде отношение к тем, у кого водились огромные деньги, было единодушным: вор или бандит. Кому же, как не доцентам и профессорам, знать, что честным трудом состояния не заработать. Все они пахали как минимум на двух работах, подрабатывали репетиторством, писали на заказ диссертации и при этом едва сводили концы с концами. И если кто-то из студенток или аспиранток находил богатого жениха и об этом становилось известно в преподавательской среде, счастливице тут же прочили страшное будущее: муж будет гулять, по привычке бегать по проституткам или, того хуже, падет жертвой заказной пули таких же бандитов, как он сам. Начинались «душеспасительные» беседы, после которых девушки долго приходили в себя. Настя о Николае никому не говорила – ждала, когда он сделает предложение. Тогда уже можно было бы с чистой совестью выслушать «добрые» напутствия и покинуть институт. Можно было бы… если б она на собственной шкуре не убедилась в том, что огромные деньги неизменно сопутствуют подлости, предательству и преступлениям. А Мария Степановна не первый день на свете живет – газеты читает, телевизор смотрит: она и так обо всем этом давно знает.
Настя понимала, что, выдумав богатого друга, чтобы избавить бедных преподавателей от тяжелых для них затрат, она собственными руками возвела непреодолимую стену между ними и собой. Но так было правильно, так было нужно. Она уже прбклятая, изгой – и пусть от ее жизни не останется камня на камне.
– Так как вы себя чувствуете? – переспросила Мария Степановна.
– Нормально, – Настя старательно сдерживала подступившие слезы и размышляла о том, как заработать деньги, чтобы вернуть долг Элен Дюваль, – я в порядке.
– Настя, – Мария Степановна заговорила очень мягко, она точно не способна была долго сердиться, – а что мы родителям вашим скажем? Что с вами было?
– Я не знаю, – Настя и вправду не успела спросить ни Адель, ни врача, что именно с ней стряслось, – но я сама позвоню. Скажу, что меня пригласили задержаться в Парижском университете, если вы не против.
– Ну-у, – в голосе Марии Степановны послышалось разочарование, – я бы на вашем месте не стала выдумывать. Они имеют право на правду.
Настя снова промолчала – слезы вырывались наружу и не давали говорить. Она представила, как раздраженно всплеснет руками мать и скажет: «Доигралась», как от бессилия стиснет зубы отец и забормочет себе под нос: «Вот, тебе же говорили». Господи, нет! Никакой правды. Хватит с нее и родительского презрения за то, что не смогла осуществить главную мечту их жизни – удачно выйти замуж. А ведь они все ей для этого дали: красоту, образование, приличное воспитание, наконец.
– Хорошо-хорошо, – Мария Степановна, услышав в трубке всхлипы, кинулась утешать свою аспирантку. – Будем считать это ложью во спасение.
– Спасибо, – Настя едва выговорила слово и кивнула головой, как будто собеседница могла это видеть.
– Договорились. Выздоравливайте поскорее и возвращайтесь.
– Да, – Настя снова всхлипнула: вернуться в Москву сейчас было для нее смерти подобно.