– Врач смотрел? – спросил он. – Помощь нужна?
– Спасибо, все уже в норме.
– Как ты там оказалась?
– Я же сказала: вышла на пробежку. Я по утрам обычно бегаю... Ну и заодно хотела еще раз взглянуть на корабль. У тебя никого из знакомых там не было? – она внимательно следила, как Феррамо на это среагирует: так детектив следит за лицом мужа, у которого без вести пропала жена – вдруг скорбь сменится чем-то, что изобличит в муже убийцу? Пьер Феррамо ни о ком не скорбел.
– Нет. Пронесло, знаешь ли...
«Л как насчет Уинстона? Твоего инструктора по подводным съемкам?»
– У меня там знакомые были.
– Извини. Сочувствую, – он понизил голос и придвинулся ближе. – Ты их давно знала?
– Нет. Просто они мне очень нравились. Не знаешь, кто это сделал?
«Ей показалось? Или он как-то не так среагировал на вопрос? Вопрос-то нелепый...»
– О причастности к взрыву заявили сразу несколько организаций. По почерку – похоже на «Аль-Каиду». Посмотрим, что покажет расследование, – Феррамо оглянулся. – Здесь не самое удачное место для таких разговоров. Ты сюда надолго?
Один из «адъютантов» подбежал к Феррамо, размахивая пачкой каких-то бумаг:
– Мистер Феррамо...
– Да, сейчас, – у него даже голос изменился: резкий, властный, не терпящий возражений. – Видно же, что я занят?!
Он обернулся к Оливии:
– Может, назначим встречу на по-потом?
«Встрр-рееечу на-па-атом. Настолько не французский акцент...»
– Я приехала на несколько дней...
– Пообедаем вместе? Завтра вечером?
– Э-э-э, завтра...
– Угу. Ты остановилась в «Стандарде»? Тогда я позвоню, и мы обо всем договоримся. Рад был тебя видеть. Да... Да, – последнее предназначалось уже парнишке, почтительно протягивающему ему бумаги.
Оливия видела, что Пьер уже целиком погрузился в бумаги, и встала из-за стола, направляясь к стайке актрисок. «Да, к четырем мы должны закончить».
Оливия обернулась. Пьер уже протягивал бумаги обратно. «Шукран. Да, еще – надо решить, как их обзванивать...»
Шукран. Оливия опустила глаза, стараясь унять дрожь в руках, чтобы не выдать себя. Шукран. Арабское слово, означающее «спасибо».
– Езжай домой, – вещала Кейт, сидя в Лондоне. – Прямо сейчас. Позвони в ФБР и садись на ближайший самолет.
Оливия, дрожа мелкой дрожью, сидела, забившись в угол серебристой кушетки. Кушетку она для безопасности перетащила к двери, забаррикадировав тем самым вход в номер.
– Но, когда мы говорили в последний раз, ты настаивала на том, что я делаю скоропалительные выводы.
– А что я могла сказать? Все твои аргументы сводились тогда к одному: «он такой томный»! Зато теперь ты упорно не хочешь видеть факты: накануне взрыва он настойчиво отговаривал тебя идти утром в «ОкеанОтель»!
– Мне это и в голову тогда не приходило. Я-то думала, это он просто цену себе набивает. Ну, заигрывает там... Типа: «Я тебе позвоню или дам знать, как мы встретимся...»
– Оливия! Ты иногда бываешь невыносима! Послушай: он лгал! Сказал, что француз, а потом вдруг выяснилось, что он говорит по-арабски.
– Всего одно слово по-арабски! И то, что он араб, еще не значит, что он террорист! Может, он не хотел говорить, что араб, пот ему что у людей предрассудки, они после этого не хотят иметь с тобой дела! И не забывай – мне надо написать статью для «Elan». Они оплатили гостиницу, билеты!
– Ну... Они поймут, в чем дело. И... Ты... ты можешь просто вернуть им деньги. Езжай домой, Оливия!
– Люди из «Аль-Каиды» не пьют шампанское и не окружают себя тучей полуголых красоток. Настоящие террористы следят за каждым своим шагом и живут в Гамбургских трущобах в дешевых квартирах!
– Слушай! Это невыносимо. Хватит. Ты совсем зациклилась на этом пижоне и просто не въезжаешь, насколько все может быть серьезно. Садись на ближайший самолет. А в ФБР и МИ-6 я, так и быть, позвоню сама!
– Кейт! – сказала Оливия очень спокойно и тихо. – Это ведь был мой материал! Это я его сделала!
На секунду на том конце трубки воцарилось молчание.
– Господи, ты об этом? – казалось, Кейт просто долго не могла понять, чего хочет от нее Оливия. – О подписи? Ну, вышла накладка. Барри сказал, что материал будет указан, как совместный. Я когда увидела утром газету, позвонила ему и сказала все, что я по этому поводу думаю.
Интересно только, почему мне ты не позвонила?
– Ну, он сказал, что твое имя пришлось снять из-за верстки. Не было места. А ты – внештатный сотрудник... Или ты веришь, будто я хотела присвоить твой материал? Езжай-ка ты домой, девочка!
– Извини, мне надо идти, – Оливия поняла, что лучше все это прекратить. – Я должна быть на кинопробах.
Оливия выбросила разговор с Кейт из головы. Ее ждала работа, за которую она принялась с каким-то лихорадочным энтузиазмом. Достав чистый лист бумаги, она расчертила его пополам. Потом поставила над колонками заголовки:
1. Доказательства того, что Пьер Феррамо – террорист из «Аль-Каиды», задумавший стереть Лос-Анджелес с лица земли.
2. Доказательства того, что считать Пьера Феррамо террористом из «Аль-Каиды», задумавшим стереть Лос-Анджелес с лица земли, – значит идти на поводу у воображения и выдумывать всякую чушь.
Оливия остановилась и принялась грызть ручку. Она привыкла считать себя либерально мыслящей женщиной. Сторонницей равных прав. Искренне переживающей за судьбы человечества. И – положа руку на сердце – ведь она же сама говорила Кейт, что в его манере держаться нет ничего от правоверного мусульманина. Тоже мне, солдат джихада: с бутылкой марочного шампанского в руке, окруженный стайкой хорошеньких женщин и в прикиде от лучших портных!
Тут Оливия криво усмехнулась, вспомнив одного своего приятеля, который ухаживал за сестрицей Усамы бен Ладена. Дело было еще до того, как имя Усамы стало синонимом терроризма. Бен Ладены были большим, богатым, хорошо образованным кланом, вхожим в великосветские круги, и эта сестра бен Ладена была настоящей тусовщицей. И как-то приятель спросил ее, что она думает о брате, у которого в семействе была репутация черной овцы.
– Если честно, – заявила эта девица, – худшее, что можно сказать об Усаме, – он не любит светских тусовок.
«Ты – плоть от плоти ярких огней Лос-Анджелеса, но только тут, в пустыне, можно понять, кто же ты на самом деле, в чем смысл твоего бытия... бытия».
– Хорошо! Играйте! Ну же!
Оливия всегда относилась к режиссерам с глубокой симпатией. Она совершенно не представляла, что можно сказать актрисе, запоровшей сцену: «Ты можешь сыграть... получше»? Но режиссер, которого она видела сейчас, – похоже, ему вообще нечего было сказать. Он только беспомощно посмотрел на Альфонсо, который мялся, не зная, что же ему делать, открыл рот, но вместо указаний буркнул: «Угу», и тем ограничился.