Оливия откинулась назад и закрыла глаза. Кто-то привез с собой переносную магнитолу, и сейчас поставили французский амбиент. До чего же хороша травка, как от нее легко, весело, хочется смеяться, любить.

– А ты перекрасила волосы.

Оливия открыла глаза. Рядом с ней сидел Мортон Си и смотрел на огонь.

– Это от солнца.

– Может быть, – он прилег рядом, опершись на локоть, его глаза не отрывались от ее лица. Сейчас он наклонится чуть-чуть и поцелует ее...

– Давай пройдемся? – шепотом предложил Мортон.

Он помог ей встать и за руку повел к берегу. Оливии нравилось прикосновение его руки, сильной и шершавой. Тропинка обогнула скалу, костер скрылся из вида, и он остановился. Откинул с ее лица волосы и пристально посмотрел на нее своими серыми властными глазами. В лунном свете четко обрисовался мужественный овал его лица. Какой он взрослый, крутой, наверно, немало ему пришлось пережить. Он взял ее лицо в руки и поцеловал, дерзко, грубо, вдавив ее в скалу. Целоваться он умел, это факт.

Его руки властно скользили по ее телу. Оливия обняла его за шею, пьяная от поцелуя, и стала ласкать мускулистую спину. И вдруг нащупала под рубашкой ремень. Провела по нему пальцами до бедра и почувствовала, что он оттолкнул ее руку.

– У тебя что, пистолет?

– Нет, детка, это оттого, что ты так близко, – прошептал Мортон Си.

– Он в каком-то странном месте.

– Нужно уметь удивлять, – он ловко просунул руку в ее джинсы. Господи, ей как будто снова шестнадцать лет.

Вдруг раздались какие-то вопли. Из-за скалы выскочил Дуэйн и уставился на них во все глаза, тупо жуя резинку. На его лице выразилось глубокое огорчение, он отвернулся.

– Слышь, парень, лодка возвращается, – с обидой сообщил он.

Оливия и Мортон оторвались друг от друга и стали приводить в порядок одежду. Мортон Си обнял ее за талию, и они пошли обратно к костру. Он засмеялся коротко и резко.

– Господи, как же теперь загнать этот сброд в лодки?

Рик полез на кокосовую пальму – наверняка высматривал оттуда вертолет, замаскированный то ли ватой, то ли чем-то еще. Дуэйн резво скакал по берегу, все так же увлеченно жуя резинку. Отколовшаяся от общей массы группа забрела в лагуну, люди танцевали в воде, махая над головой руками. В догорающем свете костра согласные друг с другом спорщики кричали, чуть не срывая голос:

– А я что говорю? Именно это и я говорю!

– И я всегда это говорил, говорю и буду говорить!

Мортон Си вздохнул и принялся собирать веселую компанию.

Ветер утих, море было чернильно-черное и очень тихое. Разговор зашел о Феррамо. Дуэйн ужасно взволновался, стал показывать всем огни на оконечности острова и при этом отчаянно работал челюстями.

– Сейчас на Попайяне слова нельзя сказать, разве мы знаем, кто работает на них, а кто нет. Завтра я туда пойду, честное слово. Пойду, и пусть они потом хорошенько поразмыслят, что к чему.

– Охолони, парень, – сказал Мортон Си. – Уж очень ты накумарился.

– Пора им показать, кто здесь хозяин, – кипятился Дуэйн. – Это же полный идиотизм. Мы знаем пещеры лучше, чем они. И проучим их, нечего к нам лезть. – Он глядел в пустоту стеклянными глазами, челюсти ходили ходуном, одна нога тряслась как заведенная.

Оливия вздрогнула от холода. Мортон Си притянул ее к себе и накинул ей на плечи свой свитер.

– Так теплее? – прошептал он. Она блаженно кивнула. – Ты об этих людях что-нибудь слышала?

Она покачала головой, пряча глаза. Ей вдруг стало неловко оттого, что она знает Феррамо.

– Только то, что все говорят. А ты?

Им передали косячок, и Мортон Си, глубоко затянувшись, тоже покачал головой. Оливия заметила, что он не втянул дым в легкие, а сразу же выдохнул его.

– Но курорт их посмотреть хочу. А ты?

– Да я собиралась, мне нужно для моей статьи, а теперь вот стало страшновато.

– Ты что же, журналистка? – он протянул ей косяк, и их пальцы встретились.

Дуэйн все бушевал по поводу Феррамо и Тыквенного Холма.

– Надо что-нибудь придумать и покрепче их припугнуть. Чтобы у них затряслись поджилки. Чтобы они навсегда о пещерах забыли.

– На кого ты работаешь?

– Я в свободном полете. Сейчас вот пишу статью о дайвинге для журнала «Elan». А что здесь делаешь ты?..

Оливия прикусила губу, потому что рука Мортона сжала ее колено и медленно поползла вверх.

Возле пансиона мисс Рути они остановились в тени деревьев. Она подняла на миг голову с его груди, и ей показалось, что шторы на одном из окон раздвинулись, и в свете лампы мелькнул чей-то силуэт. Оливия поспешила спрятаться в тень.

– Пустишь меня к себе? – прошептал Мортон Си, прижимаясь щекой к ее щеке.

Колоссальным усилием воли она заставила себя чуть отстраниться от него и покачала головой.

– Что, гостям запрещено оставаться на ночь?

– Только в присутствии дуэньи.

– Ты завтра будешь нырять?

Она кивнула.

– Когда?

– Часов в одиннадцать.

– Я тебя потом найду.

Поднявшись к себе, Оливия заметалась, как тигрица. Что за мука это воздержание, она же не монашка, сколько можно терпеть!

29

Утром, когда Оливия шла по главной улице, пел петух и из деревянных домиков неслись запахи готовящегося завтрака. На лоджиях играли дети, старики раскачивались в качалках на верандах. Скорбный мужчина с бледным лицом и в костюме как у владельца похоронного бюро приподнял шляпу, приветствуя ее. Рядом с мужчиной шла молоденькая чернокожая женщина с рыжими волосами и несла на руках ребенка с белой кожей, приплюснутым носом, толстыми губами и мелким штопором волос. Та самая седая бледная дама, которую она увидела вчера из автобуса, грациозно шла навстречу, все так же под защитой зонтика и сопровождающего ее красавца-негра. Оливии начало представляться, что она попала в фантастическую страну инцеста и кровосмесительных связей, где отцы спят с родными племянницами, а у двоюродных бабушек тайные романы с осликами.

Она направилась в магазин хозяйственных товаров, который приметила вчера вечером. Там были цинковые ведра, тазы, мотки веревки. Она любила хозяйственные магазины: в них нужные, полезные вещи, и цены человеческие. Даже если ты потратишь большую сумму, все равно это не безумные деньги и они не брошены на ветер. Такую вывеску, как здесь, наверно, можно было бы увидеть в девятнадцатом веке в Чикаго над входом в какую-нибудь похоронную контору: написанные черной краской буквы сплошь в кудрявых завитушках облупились, под краской было видно выжженное солнцем дерево – «Генри Морган и сыновья».