Сдернув рубашку с вешалки, он небрежно сложил ее и бросил в коробку, предназначенную для Армии спасения. Кто-то из фанатов Дерека предлагал выставить его вещи на интернет-аукцион, но Шону претила даже мысль о том, что вещи его брата будут рвать на части, как мясо со скелета. Он предпочитал увидеть какого-нибудь бездомного в новой рубашке Дерека для гольфа от фирмы «Томми Багама».
— Джейн обещала приехать и помочь мне разобрать вещи, — сказал он Море. — Но не явилась.
— Я бы помогла, но у меня запланированы дела на это утро. И еще, Шон...
Ее голос дрогнул, но Шон знал, что Мора скажет дальше. Что-то вроде «нам нужно поговорить». Этот разговор назревал с тех пор, как погибли Дерек и Кристел.
Как только стало ясно, что ему предстоит растить троих детей, их с Морой дороги начали расходиться. Шон понимал это. И все-таки, с болью глядя на нее, он вспоминал, как хорошо им было вместе — свободным, живущим сегодняшним днем. Вынув из шкафа еще одну рубашку, Шон сложил ее.
— Мне двадцать пять лет, Шон, — тихо проговорила Мора. — Этим летом я заканчиваю учебу и даже понятия не имею, в какой части страны буду проходить интернатуру. Прости, но...
— Не извиняйся. Нашему миру нужны врачи. — Достав мягкие мокасины, он бросил их в коробку. Шон думал о том, что ему будет не хватать секса с ней. Даже очень.
Оторвавшись от работы, он взглянул на Мору. Ее глаза выражали то же одиночество, как и в тот день, когда они встретились. Тогда им казалось, что они подходят друг другу. Шон, не связанный никакими обязательствами, жил как хотел, мечтал снова вернуться в спорт. Сейчас он стал совсем другим человеком. У него была другая жизнь. Жизнь, полученная им в наследство от Дерека. Шон обсуждал этот вопрос с социальным работником. Та заверила его, что у него был выбор. Никто не заставил бы его взять на себя обязанности покойного брата.
Он сделал это без всякого принуждения. Жизнь Шона принадлежала унаследованной им семье, и это было болезненным и радостным.
— Теперь это моя жизнь, — сказал он Море. — Теперь я такой.
Она кивнула.
— Я действительно люблю тебя. — Из глаз Моры потекли слезы. — И я научилась бы любить эту семью, но не могу сейчас взвалить на себя троих детей и, возможно, никогда не смогу.
«Любви и не надо учиться, — подумал Шон. — Она или есть, или нет». Он не видел смысла в том, чтобы объяснять это Море.
Плечи Моры дрожали, она плакала. Возможно, она действительно любила его, но с тех пор, как Шон стал жить с детьми Дерека, он узнал много нового о любви, преданности и заботе.
С Морой все произошло по привычной схеме. Женщины любили его, но бросали. Так было всегда.
— У вас есть с собой помада, мисс Робинсон? — Чарли подскочила к столу Лили после окончания уроков. — Может, в столе?
Лили слегка нахмурилась.
— Тебе нужна помада?
— Да нет! Я хотела сказать «нет, спасибо». — Чарли выглядела немного встрепанной. Сегодня дядя причесал ее под Хейди, скрестив косички на макушке. Прядки, выбившиеся из них за день, спадали Чарли на лицо. — А расческа у вас есть?
— А почему ты спрашиваешь?
— Я подумала, может, вам стоит немного привести себя в порядок. Ну, из-за моего дяди Шона. Он же придет сегодня поговорить с вами.
— Придет... зачем? Да, придет, конечно, — Лили ощутила легкую панику. Она совершенно забыла о встрече.
Лили посмотрела в свой ежедневник. Конечно, встреча назначена на сегодня. Приближался День памяти, и весь класс собирался поехать на кладбище ветеранов в Тигарде.
Лили помогла Чарли надеть рюкзак.
— У вас сегодня встреча скаутов в кафетерии?
— Да. Я приделала все эти паршивые значки, видите? — Чарли показала Лили коричневую ленту, к которой кое-как, булавками, были прицеплены скаутские эмблемы.
— Надеюсь помочь тебе с ними в выходные, но пообещай никогда не произносить это слово.
— Какое, «паршивые»?
— Это был последний раз, Шарлей Луиза.
— Да, мэм. Дядя Шон все время говорил слово на «ч», а потом стал говорить «дер...» другое слово, и тогда Эшли тоже стала говорить «дерьмо».
«По крайней мере, он старается», — подумала Лили.
— Красивая штучка, — сказала Чарли, явно, чтобы потянуть время. Она показала пальцем на маленькую серебряную брошку, которую Лили приколола у ворота. — Что это?
— Мне подарил ее один из учеников, — ответила Лили, дотрагиваясь до броши. — Это сова, а это кошка и зубчатая ложка. Помнишь стихотворение Эдварда Лира — мы учили его ко Дню святого Валентина. «Там были котлеты, и были галеты...»
— «И ели их зубчатой ложкой», — закончила Чарли.
— У тебя хорошая память.
— Дядя Шон сейчас придет.
Лили начала разбирать бумаги на своем столе.
— Да. Так записано у меня в ежедневнике.
— Я имею в виду, он придет один. — Чарли многозначительно посмотрела на Лили. — Без Моры.
— Знаю. — Конечно, она не знала этого. Лили подровняла и без того ровную стопку листов.
Чарли задумчиво прижала большим пальцем нижнюю губу.
— Камерон говорит, что она то ли бортанула его, то ли дала отставку, я точно не помню.
— О чем ты?
— Она поехала к себе в квартиру, чтобы полить цветы, и больше не вернулась к нам. Я же не сделала ничего плохого, правда? — Внезапно глаза Чарли выразили страх.
За одно это Лили растерзала бы Мору Райли. Неужели она не понимала, что нельзя вот так вторгаться в жизнь детей, а потом исчезать из нее? Не знала, как это может сказаться на таком ребенке, как Чарли?
Скрывая злость, Лили погладила Чарли по щеке. Кожа девочки была такой нежной и гладкой, такой тонкой.
— Конечно, нет. Ты у нас вообще сама лучшая по поведению за эту неделю. — Лили показала на схему из звездочек.
Чарли провела пальцем по самой большой из них.
— Жалко, что мама не знает этого.
Лили обняла девочку.
— Она знает. Я уверена, что знает, и твой папа тоже.
«Боже, — думала она. — Как мне помочь ей?» Чарли связала свое плохое поведение со смертью родителей. Это необходимо исправить.
— То, что случилось, — не твоя вина, — прошептала Лили. — Очень важно, чтобы ты поняла это.
Чарли кивнула.
— Я стараюсь. — Она уткнулась Лили в плечо. — Как ужасно, что все у нас вот так.
— Я тоже так думаю, — согласилась Лили. — Скажи мне, что именно кажется тебе ужасным?