Брюс Фаруэй явно заинтересовался Лорной, прелестной сестричкой, полной самых лучших намерений. Сюзан стояла, взяв Хьюго под руку, и жизнерадостно беседовала с Майклом о лошадях. Интриги и хитросплетения, характерные для деревни, связанной со скачками. Смена партнеров, и танцы продолжаются.
Мы съели великолепную баранину на ребрышках с хрустящим жареным картофелем, приготовленную Моди, а затем ореховое мороженое с медом. Я сидел между Моди и Дот и вел себя достойно.
Младшие дети болтали что-то о кролике, убежавшем в сад, и о том, что количество этих зверьков возросло за последний год.
— В один прекрасный день всех отправлю к мяснику, — мрачно сказала мне Моди. — Они сбегают из клетки и едят мои георгины.
— Одного кроля не хватает, — настойчиво повторяла ее младшая дочка.
— Ну откуда ты знаешь? — спросил Майкл. — Их такая уйма.
— На прошлой неделе было пятнадцать, а сейчас только четырнадцать. Я считала.
— Может, собаки одного съели?
— Папа!
Лорна оживленно беседовала с Брюсом Фаруэем о скаковых лошадях, отправляемых на пенсию, — ее последнем благотворительном начинании. Брюс слушал с интересом. Просто глазам не верилось.
Разговор перешел на Джерико Рича и его дезертирство из конюшен Майкла.
— Неблагодарная скотина, — сердито заметил Майкл, — И это после стольких побед.
— Ненавижу его, — сказала Тесса с таким чувством, что отец резко повернул к ней голову.
— И отчего же, позвольте спросить?
Она пожала плечами, упрямо сжав губы и отказываясь отвечать. В свои семнадцать лет она постоянно была чем-то недовольна. Хотя ей никогда не приходилось в чем-либо нуждаться, она никак не могла смириться со своим положением баловня судьбы. Она была взбалмошной и любила меня не больше, чем я ее.
Ее глуповатый шестнадцатилетний брат Эд ляпнул:
— Джерико Рич хотел переспать с Тессой, а она не хотела, вот он и забрал лошадей.
За свой талант заставлять всех мгновенно замолкать Эд был вполне достоин «Оскара». И тут в зловещей тишине раздался звонок в дверь.
Появился констебль Сэнди Смит. Извинившись, он сказал Майклу, что ему нужен доктор Фаруэй, а также Фредди Крофт.
— Что случилось? — спросил Майкл. Сэнди вышел со мной, доктором и Майклом в переднюю и сказал:
— Фредди, этот твой механик... Джоггер. Его только что нашли мертвым у тебя на ферме. В смотровой яме.
У Джоггера была сломана шея.
Мы стояли и сверху вниз смотрели на него, на его голову, повернутую под таким углом к телу, который невозможен при жизни.
— Свалился туда, наверное, — заявил Фаруэй с таким видом, как будто это было совершенно очевидно-Стоящий с другой стороны ямы Харв встретился со мной взглядом, и я понял, что он так же, как и я, думал, что Джоггер мог свалиться случайно в смотровую яму, только если он был в стельку пьян, да и то скорее всего его спас бы инстинкт.
Как будто прочитав мои мысли, во всяком случае первую их половину, Сэнди Смит вздохнул.
— Вчера он здорово набрался в кабаке. Все про какие-то присоски разорялся. Я забрал у него ключи от машины и сам отвез его домой. Иначе пришлось бы его арестовать за вождение в пьяном виде.
Брюс Фаруэй надменно спросил у него:
— Вы жену его известили?
— Холост, — коротко ответил Сэнди.
— И никаких близких родственников, — добавил я. — У меня записаны ближайшие родственники всех моих служащих, и Джоггер сказал, что у него никого нет.
Фаруэй пожал плечами, слез по металлической лестнице, прикрепленной болтами к стенке ямы, вниз и склонился над скрюченным телом, слегка дотронувшись до согнутой шеи. Затем, выпрямившись, кивнул и заявил с обвиняющими нотками в голосе:
— И этот тоже мертв.
Казалось, он хотел сказать, что два трупа за четыре дня на принадлежащей мне территории — подозрительный перебор.
Майкл Уотермид, который оставил своих гостей заканчивать вечеринку по своему усмотрению и последовал за мной на место трагедии, с любопытством спросил:
— В каком смысле тоже?
— Он имеет в виду попутчика, — ответил я. — В четверг.
— Ах да. Конечно, я совсем забыл. Когда они возвращались после доставки двухлеток Джерико. — При воспоминании о Джерико его лицо благородного патриция искривилось, и стало ясно, что он еще не успел переварить ту откровенную информацию, которую походя выложил Эд.
Как я понимал, присутствие Майкла в моем сарае в настоящий момент было вызвано смесью откровенного любопытства, дружеского желания помочь и типичного, присущего многим чувства ответственности, которое значительно помогало английской деревенской жизни оставаться в разумных рамках. К тому же он придавал особый вес всему происходящему, на что мы все — Харв, Сэнди, Фаруэй и я — явно были неспособны.
— Он давно умер? — спросил я. — В смысле, сколько часов назад? Прошлой ночью?
Брюс Фаруэй промолвил нерешительно:
— Он довольно холодный, но все же я бы сказал, что где-то утром.
Все мы понимали, что сказать точнее на данном этапе было невозможно. И в яме, и на улице было холодновато. Доктор вылез из ямы и предложил вызвать машину за трупом.
— А как насчет фотографий? — спросил я. — У меня есть фотокамера в конторе.
Все торжественно согласились с моим предложением. Я прошел через двор, открыл дверь в контору, взял свой «Никон» и вернулся в сарай. Остальные стояли там же, где я их оставил, вокруг ямы, глядя вниз на беднягу Джоггера и неизвестно о чем думая.
Хотя в сарае имелось окно, через которое проникал дневной свет, мы всегда зажигали электричество, когда работали. И сегодня верхний свет горел, но я все же воспользовался вспышкой, сделав несколько снимков с борта ямы и еще несколько снизу, рядом с моим беднягой механиком.
Я не прикасался к нему, только нагнулся, чтобы сфотографировать его голову. Он лежал в углу. Грубые, запачканные смазкой стены, черный от грязи пол. Казалось, он смотрел на стену в шести дюймах от его носа. Глаза, как у многих внезапно умерших, были открыты. Виднелись две ровные полоски желтых зубов. На нем был старый армейский свитер, заляпанные грязью штаны и потрескавшиеся ботинки. Как ни странно, от него до сих пор пахло маслом и пылью; землей, не смертью.
Яма имела пять футов в глубину. Когда я стоял там выпрямившись, мои глаза были на уровне лодыжек Сэнди, Харва и Майкла. Брюс Фаруэй у меня за спиной. На какую-то страшную секунду мой примитивный инстинкт шепнул мне, что нельзя стоять вот так, с головой на уровне земли. Я резко обернулся, но Фаруэй вполне безобидно писал что-то в маленьком блокноте, и я почувствовал себя полным дураком.