— Как летелось? — спросил я.
— Немного трясло. Везде еще много снега. Пришлось сесть в Карлайле, чтобы дозаправиться. Четыре часа, от двери до двери.
— Триста пятьдесят миль, — заметил я.
— Совсем рядом.
— Рад тебя видеть.
— Гм. — Она потянулась, казалось, сейчас замурлычет. — Давай выкладывай.
Я рассказал ей почти все, объяснил, кто есть кто:
Сэнди Смит, Брюс Фаруэй, Уотермиды, Джерико Рич, Бретт, Дейв, Кевин Кейт Огден и Джоггер. Рассказал и о Нине Янг и ее метаморфозе.
Она обследовала ящик для денег, стоящий на газете, такой же грязный, как и был. Я показал ей словарь рифм и дал послушать последнюю запись Джоггера. Но даже при всем своем остром уме, скрывающемся под шапкой седеющих темных волос, разгадать, что хотел сказать старый солдат, она не смогла.
— Надо же, как глупо, — проговорила она. — Он сам свалился или его спихнули?
— Спихнуть кого-либо в яму пяти футов глубиной — не самый верный способ убить его.
— Тогда случайно спихнули.
— Пока никто не признался. Слегка поколебавшись, я предложил показать фотографии Джоггера в яме.
— У меня крепкие нервы, — сказала она. — Давай сюда.
Лиззи долго разглядывала фотографии.
— По ним не скажешь, как было дело.
— Нет, — согласился я, забрал фотографии и снова положил их в конверт.
Немного помолчав, она спросила:
— А что это за пробирки в термосе?
Я достал две пробирки из сейфа, куда спрятал их на ночь, и протянул ей. Она вынула их из бумаги, в которую они были завернуты, и посмотрела на свет.
— Десять миллилитров, — сказала она, прочитав надпись. — Иными словами, столовая ложка.
— Всего одна? — слегка удивился я. Мне казалось, что жидкости в пробирках больше.
— Только одна, — подтвердила Лиззи. — Большой глоток.
— Нет уж.
— Пожалуй, действительно пить это не стоит. — Она снова завернула пробирки и положила к себе в сумку, совсем как Нина. — Результат тебе хотелось бы узнать побыстрее, скажем, вчера?
— Было бы неплохо.
— Послезавтра, — весьма прозаично пообещала она. — Скорее не получится.
— Постараюсь дотерпеть.
— Терпение никогда не было в числе твоих достоинств.
Она понюхала содержимое термоса и налила немного в пустой стакан. Затем еще раз понюхала.
— Кофе, — сказала она, — со скисшим молоком.
— Так он в термосе по меньшей мере с четверга.
— Тоже сделать анализ?
— А ты как считаешь?
— Думаю, кофе там, чтобы пробирки не разбились.
— Тогда Бог с ним.
Мы выпили еще немного шампанского и развернули сверток с едой, великолепный подарок от бесспорно лучшего ресторана в Шотландии. «La Potiniere», так он назывался.
— Брауны просили передать тебе привет, — сказала Лиззи, имея в виду владельцев ресторана. — Спрашивают, когда ты вернешься.
Их можно предупредить за полгода, но и тогда вряд ли у них найдется свободный столик. Даже Лиззи, их близкому другу, иногда приходилось вставать на колени. На этот раз они прислали куриные грудки, нашпигованные орехами и запеченные в сливках, кресс-салат с ореховым маслом в отдельной упаковке кальвадос и легкий сырный пирог с лимоном, который просто таял во рту.
По большей части мне безразлично, что я ем. Лиззи ненавидела эту мою черту и наставляла меня при любом удобном случае. Но даже с моей точки зрения, в этой еде было нечто особенное.
Мы мирно посмотрели первый заезд на скачках в Челтенгеме по телевизору. Не стоило оглядываться, уже три года прошло, как я пришел вторым в скачках с препятствиями, но горький привкус поражения чувствовался до сих пор.
— Будь доволен, что тебе теперь не надо во всем этом крутиться, — сказала Лиззи, одновременно наблюдая за мной и за наездниками.
— В чем крутиться?
— Ну, не волноваться, что кто-то другой поедет вместо тебя.
Я улыбнулся. Все жокеи только об этом и беспокоились.
— Ты права. Так проще. Теперь мне только надо беспокоиться, чтобы другие транспортные фирмы не перехватили моих клиентов.
— Что им до сих пор не удавалось, полагаю?
— К счастью, нет.
Зазвонил телефон. То была Изабель с докладом о развитии событий.
— Пока все нормально, — сообщила она. — Этот новенький, Азиз, звонил из Йоркшира. Говорит, они хотят, чтобы он взял восемь животных, а не семь. Восьмой — наполовину облезший пони, который едва передвигает ноги. Что ему делать?
— Там Джон Тигвуд, — сказал я. — Если он возьмет на себя ответственность за этого пони, мы перевезем его. А то вдруг он умрет по дороге. Скажи Азизу, пусть возьмет у Тигвуда расписку, освобождающую нас от ответственности, с подписью, датой, временем, все как положено.
— Хорошо.
— Как у Азиза настроение?
— Сыт всем по горло, — весело заявила Изабель. — И я его понимаю.
— В чем дело? — лениво спросила Лиззи, когда я повесил трубку. Я рассказал, ей о перевозке престарелых лошадей и Джоне Тигвуде, зарабатывающем на филантропии.
— Фанатик?
— Был когда-то.
Мы посмотрели скачки до конца, вернее, до тех пор, пока их показывали по телевизору. Снова позвонила Изабель, было уже четыре, и она собиралась домой. Видел ли я, что одна из местных лошадей, которых Харв возил в Челтенгем, пришла первой?
— Да, просто замечательно.
— В кабаке сегодня будет полным-полно народу, — заметила она, тем самым напомнив мне, умница, что я забыл узнать, как там дела с поминками Джоггера.
Я рассказал Лиззи о поминках и почему я это затеял.
— Значит, ты не думаешь, что это несчастный случай?
— Если бы так.
Когда скачки закончились, мы выключили телевизор и немного поговорили, потом позвонил Азиз прямо ко мне домой и сказал, что он надеется, я не против, — контора закрыта, а автоответчик дал ему мой номер телефона.
— Конечно, я не против. Где ты сейчас?
— На заправочной станции в Чивили, что к северу от Ньюбери. Звоню из телефонной будки, чтобы никто не слышал — Что случилось?
— Сегодня мой первый день у вас, и я... — Он замолчал, не находя слов. — Не могли бы вы, — быстро заговорил он, — встретить фургон там, куда я его веду?
— Центр для престарелых лошадей?
— Вот-вот. Этих коняг нельзя было трогать с места. Я говорил мистеру Тигвуду, но он настаивал. Миссис Липтон боится, что они перемрут, пока мы их разгрузим...