— Я имею в виду, ты уверена, что это был кролик?
— Вроде бы. Я его не видела. Джоггер сказал, что он, наверное, спрыгнул в яму, а уж выбраться не смог.
— Разумеется, — согласился я. — Не помнишь, в какой день это было?
Она решительно покачала головой.
— Если ты не можешь вспомнить, значит, тебя в тот день не было.
Она машинально повернулась к компьютеру, и на лице ее появилась знакомая уже досада.
— Может, в тех данных, что пропали, и было что-то, только вряд ли я вводила такую ерунду.
— А Джоггер показывал кому-нибудь этого кролика?
— Да не помню я. — По ее лицу было видно, что она не придает всему этому никакого значения.
— Ну ладно. Все равно спасибо, — сказал я.
Она бесхитростно улыбнулась и снова повернулась к экрану.
> Крестики, подумал я. Кролики. Крестики и нолики — кролики.
Как там Джоггер сказал? «Займись этими крестиками. Я нашел одного мертвого в яме прошлым августом, и на нем кишмя кишело».
Единственные кролики, о которых я знал и которых он мог иметь в виду, принадлежали детям Уотермидов. Но если даже один из них и убежал и как-то попал в яму, то вряд ли на нем могло быть полно личинок, если, конечно, он не провалялся в яме несколько дней, пока Джоггер его обнаружил. Ничего такого важного в этом на первый взгляд не было... но Джоггер посчитал это достаточно важным, чтобы сообщить мне семь месяцев спустя, хоть и совершенно нечленораздельно.
Я взглянул на часы. Около девяти. Что-то я должен был сделать в девять часов? Я вспомнил, как, полусонный, договаривался с Мэриголд.
Сказав Изабель, чтобы в случае необходимости она связалась со мной по портативному телефону, я отправился к Мэриголд.
Она была во дворе и, завидев меня, быстро подошла, неся с собой миску с орехами для лошадей.
— Не вылезай, — скомандовала она. — Поедем посмотрим на Петермана.
Следуя ее указаниям, я проехал по неровной травянистой дороге к дальнему выгону за домом. Выгон спускался к ручью и был окружен плотным кольцом ив, в тени которых старые лошади могли прятаться в жаркую погоду.
Однако Петерман стоял у ворот и выглядел ужасно. Он было протянул морду к ладони Мэриголд за орехами, но тут же отвернулся, как будто его обидели.
— Видишь? — спросила она. — Не ест.
— А что за орехи? — спросил я. Она назвала обычный вид, который пользовался большой популярностью.
— Все лошади их любят, все до одной. Я с удивлением посмотрел на Петермана.
— Что ж тогда с тобой, а? Мэриголд нерешительно сказала:
— Я позвонила моему ветеринару еще по Солсбери; но он сказал, что старику просто надо привыкнуть. Я опять пришла сюда вчера вечером, ты ведь помнишь, какой вчера был солнечный вечер? Заходящее солнце освещало коня, и их было видно.
— Кого их?
— Клещей.
Я молча смотрел на нее.
— Клещи кусаются, — объяснила она. — В этом, наверное, все дело. Полчаса назад я позвонила Джону Тигвуду и попросила что-нибудь сделать, но он сказал, что такого не может быть, все ерунда, и что ты, Фредди, во вторник вызывал ветеринара, когда лошадей привезли в Пиксхилл, и настоял, чтобы их осмотрели, и ветеринар нашел, что лошади в полном порядке, и подписал соответствующий документ, который он может мне показать, если я пожелаю. Честно, мне так не понравился его тон, что я чуть не сказала, чтобы он забрал животное обратно, но тут я вспомнила, что уже вызвала тебя, и еще я знала, что ты хотел, чтобы за старичком хорошо присматривали... Я и решила подождать тебя и спросить, что ты думаешь по этому поводу. — Она остановилась и перевела дыхание. — Так что ты думаешь?
— Гм... а где вы видели клещей?
— На шее.
Я уставился на шею Петермана, но не смог разглядеть ничего, кроме его плотной зимней шерсти. Потеплеет, и он сбросит большую ее часть, оставшись в прохладной летней одежке.
— Как они выглядели? — спросил я у Мэриголд.
— Малюсенькие и коричневые. Такого же цвета, как и шерсть. Я бы их никогда не заметила, если бы не солнце, да еще один зашевелился.
— Много?
— Не знаю, семь или восемь. Плохо было видно.
— Но, Мэриголд...
— Думаешь, я свихнулась? А как насчет пчел?
— Пчел, Фредди, пчел, — сказала она нетерпеливо. — Varroa jakobonsi.
— Начните сначала, — попросил я.
— Клещи водятся и на пчелах, — сказала она. — Они их не убивают, просто сосут кровь, и пчелы не могут летать.
— Не знал, что у пчел есть кровь.
Она одарила меня испепеляющим взглядом.
— Мой брат в вечной панике по этому поводу. Он выращивает фрукты, а деревья не плодоносят, потому что пчелы слишком слабы и не опыляют их.
— А, понял.
— Так что он их окуривает табачным дымом.
— Ради Бога...
— Дым от трубочного табака — единственное, что действует на этих клещей. Если вы направите табачный дым в улей, все клещи сразу дохнут.
— Угу, — кивнул я. — Очень интересно. Но какое это имеет отношение к Петерману?
— До чего же ты медленно соображаешь, — укорила она меня. — Клещи — разносчики болезней, верно? С Петермана они могут перебраться на моих двухлеток. Я ведь не могу рисковать, правильно?
— Нет, — медленно сказал я, — не можете.
— Так что пусть Джон Тигвуд говорит что хочет, я этого старого коня держать здесь не буду. Извини, Фредди, но тебе придется подыскать ему другой дом.
— Я так и сделаю, — согласился я.
— Когда?
Я подумал о ее великолепных лошадях и моем собственном намерении вечно возить их на скачки, где бы они побеждали.
— Я отведу его к себе домой, — сказал я. — За домом есть небольшой садик, пусть он пока там постоит. Затем я вернусь за машиной. Годится?
Она одобрительно кивнула.
— Ты хороший парень, Фредди.
— Мне очень жаль, что я доставил вам столько беспокойства.
— Надеюсь, ты меня понимаешь.
Я уверил ее, что да, понимаю. Я вернулся назад по травянистой дороге к ней во двор, где она дала мне уздечку для Петермана, а потом за руку подвела к дверям конюшни и разрешила полюбоваться на ее главную радость и гордость — трехлетнего жеребца, который, если все пойдет хорошо, будет соревноваться за приз в 2000 гиней и на дерби с уотермидовским фаворитом, Иркабом Алхавой. У нее, как и у Майкла, глаза светились возбуждением и безумной надеждой.
— Так что позаботься о Петермане, — напомнила она.
— Конечно, — заверил я, целуя ее в щеку. Она кивнула. Я готов был удавить Джона Тигвуда за то, что он поставил меня в такое неудобное положение, хотя, по справедливости, он и не был виноват, поскольку я сам попросил Мэриголд взять именно Петермана.