Как раз сейчас он подбежал к ним – одежда его была забрызгана грязью, а острый намокший конец шляпы тяжело хлопал на ветру. Лео насмешливо фыркнул, глядя, как он, поскользнувшись, едва не растянулся на мокрой траве, но тут, наконец, возле королевской трибуны раздались звуки труб, и запыхавшийся распорядитель объявил:
– Монсеньор, королева Игрейна и мессир регент прибыли и просят вас присоединиться к ним на время смотра.
– Хорошо, – проворчал Лео де Гран и, обернувшись к герцогу Белинанту, крикнул: – Соргалль! Пока остаешься за меня!
Горлуа и королева со своей свитой разместились под тяжелым пурпурным балдахином, блестящим от дождя. Сейчас сквозь него пробивались лучи солнца, и от этого золотые украшения и богатые наряды присутствующих переливались словно радуга, вызывая откровенное восхищение зажиточных горожан и простонародья, столпившихся вокруг турнирного поля и радостно вопящих, словно опьяненных этим зрелищем.
– Да здравствует королева Игрейна!
– Слава сеньору Горлуа!
– Ура! Ура!
Кармелид с трудом протолкался в первый ряд и занял приготовленное для него место рядом с королевой.
– Приветствую вас, сестра, – сказал он.
Игрейна улыбнулась. Ее лицо было столь очаровательным, что он не сдержался и расцеловал ее в обе щеки, как раньше, когда они оба были детьми, в родовом замке Кароэз.
– Что ж, брат мой, я вижу, вы в хорошем настроении, – сказал Горлуа, наклоняясь к нему и мимоходом проводя рукой по белым рукам Игрейны.
Лео де Гран был слегка задет его тоном – этот старый одноглазый урод, раздутый от чванства, не мог так говорить с ним! Он сделал гримасу, изображающую улыбку, и только сейчас заметил, что регент был не в доспехах, а в роскошном бархатном одеянии, с золотым ободом на голове, инкрустированным серебром, словно дублирующим корону Игрейны.
– Разве вы не будете сражаться? – спросил он.
Горлуа инстинктивно провел руками по бокам, еще болевшим от той взбучки, которую он получил недавно в собственной темнице. Но тут же пришел в себя и сказал с улыбкой, повернувшись к Игрейне, словно призывая ее в свидетели:
– Может быть, позже… Пока мне хватило собственных турниров и баталий… Позвольте же мне немного отдохнуть и покажите нам настоящий бой. Мне не терпится увидеть, как будет выглядеть ваш лев в схватке. Лучше, чем сейчас, я надеюсь. Посмотрите – можно подумать, что он плачет!
С этими словами Горлуа указал на шлем Кармелида, все еще висевший на деревянном шесте, – краска стекала со льва потоками, и он выглядел самым жалким образом. Лео попытался придумать какую-нибудь ответную колкость, но тут подошел распорядитель турнира со своими помощниками и, низко склонившись перед Игрейной, спросил:
– Ваше величество, можем ли мы начинать?
Игрейна склонила голову.
– Сеньор регент, сеньор герцог, вам обоим надлежит избрать своих дам, в честь которых вы будете сражаться.
– Вам первому принадлежит эта честь, брат мой! – сказал Горлуа со снисходительной улыбкой, обращаясь к Лео.
Первым побуждением Кармелида было выбрать Игрейну – раз уж с ним не было его жены, – но у него сложилось впечатление, что эту привилегию Горлуа хочет оставить за собой, чтобы еще больше подчеркнуть свое новоприобретенное могущество. Лео поблагодарил регента кивком головы и, поднявшись, оглядел многочисленных дам, собравшихся под тентом.
– Мадам, соблаговолите ко мне присоединиться, – сказал он, протягивая руку жене герцога Белинанта. – Я выбираю своей дамой на время этого турнира Хеллед де Соргалль, графиню д'Орофуаз!
Краем глаза взглянув на Горлуа, Кармелид понял, что угадал его намерение. Он снова сел и положил руку на руку сестры, словно утешая ее. Но Игрейна быстро отстранилась, даже не взглянув на него. Ее шею до подбородка закрывал высокий воротник из просвечивающего голубого муслина, с головы ниспадала вуаль, удерживаемая короной и скрывавшая ее длинные белокурые волосы, и она казалась нахмуренной и неприступной. Или она обиделась из-за того, что он выбрал не ее? Но так могла бы отреагировать маленькая девочка, неуверенная в себе, а не королева…
Громкие голоса на турнирном поле отвлекли его внимание. На открытии телец выступал против медведя. Рога против когтей, укусы против ударов, потоки свежей крови, заливающие уже грязную солому, устилавшую поле… Телец одержал верх, и медведь, хрипя, свалился на землю с выпущенными кишками. Затем пастухи увели победителя, которому была уготована незавидная участь – топор мясника и вертел, в то время как конюшие грузили тушу медведя в повозку, запряженную мулами, чтобы отвезти ее на обдирку. После этого было объявлено общее сражение, к великой радости рыцарей обеих партий, бросившихся к ограде, чтобы не упустить ничего из предстоящего зрелища. Этот старый обычай, идущий со времен Десятилетней войны, открывал доступ на турнир всем людям простого звания: оруженосцам, солдатским командирам, пехотинцам и даже простым горожанам и крестьянам – лишь бы они принадлежали к Свободным народам и не были рабами. Правила этой схватки были те же, что и на турнире: нельзя было наносить удары в лицо человеку, потерявшему шлем, и использовать остро заточенное оружие. Но здесь противники не разбивались на два лагеря: каждый был сам за себя, хотя это не мешало уже на месте создавать временные союзы или договариваться о них заранее. Противника нужно было сбить с ног и швырнуть наземь – тогда победитель получал выкуп от побежденного. В этой забаве легкими жертвами оказывались зажиточные горожане, которые ничем не могли противостоять военным, хорошо обученным и защищенным. Зато какой-нибудь деревенский громила вполне мог отличиться, а после поступить на службу к знатному сеньору.
Лео де Гран некоторое время забавлялся, глядя на жестокий кулачный бой черни и на безуспешные попытки распорядителя заставить дерущихся соблюдать и без того немногочисленные правила. Какой-то солдатский командир, здоровый как бык, одним ударом сбил с ног сынка торговки, и тот отлетел к барьеру, где его мать, охваченная ужасом, торопливо доставала кошелек. Еще двое солдат спорили за право выкупа от какого-то бедолаги, неподвижно распростертого у их ног, и при виде кровавых пятен на их кольчугах вряд ли можно было поверить, что они пользовались затупленным оружием [15] .
Многие дрались кулаками, опрокидывая друг друга в грязь. В этой общей свалке почти невозможно было демонстрировать воинское искусство. На расстоянии это зрелище выглядело отвратительным из-за своей нелепости и жестокости, и, как обычно случалось, оно было прервано по просьбе одной из дам, которых избирали главные участники турнира,– на сей раз Хеллед. Герцог по обычаю испросил у нее прощения и покинул королевскую трибуну, не дожидаясь, пока на поле начнутся жалкие торги и стычки между слугами. Он снова присоединился к своим сторонникам и, подавая остальным пример, взобрался в седло. Его боевой конь был покрыт длинной плотной кожаной попоной, голова была защищена металлическим налобником. Вообще на турнире было запрещено наносить удары лошадям, но нарушения правил случались нередко…