Эми плакала и заламывала руки. Она кричала, что благотворительные подарки сгорели дотла. Безобразная всякая всячина, так и не проданная, исчезла навсегда. Какая всякая всячина, Эми? Знаете, etagere, высокая подставка для маленьких полок, чтобы поставить в пустой угол, а на них картинки и фотографии и всякую всячину. И пуля?
— О господи! — воскликнула она. — Я оставила пулю в своем ужасном кардигане в лавке, и теперь ее у меня нет. Но ничего страшного, ведь это всего лишь кусочек старого свинца.
Миссис Леонард Китченс успокаивающе похлопала меня по плечу.
— Не беспокойтесь, мальчик. В этом старом доме ничего не было, кроме барахла и бумаги. Листовки. Чепуха! Мой Леонард где-то здесь. Вы его не видели? Он любит хороший пожар, такой уж он, мой Леонард. Но зрелище почти закончилось. Я хочу поехать домой.
Ушер Рудд, подкрадывался к своей жертве со спины, устанавливал кадр, отступал назад и щелкал. Он усмехнулся, увидев мое одеяло, навел фокус, нацелил объектив. Вспышка.
Прибыл оператор с местного телевидения, установил яркий прожектор, но огонь все еще затмевал его.
Мервин заламывал руки над потерянными кипами «ДЖУЛИАРДОВ». Он пробыл дома едва ли полчаса, как ему позвонили и сообщили, что горит благотворительная лавка.
— Думаете, мне завтра надо прийти на работу? — озабоченно спрашивала Кристэл Харлей, стоя возле меня на коленях и прикладывая салфетку к сочившимся кровью ссадинам.
Пол и Изабель Бетьюн, нарушив правила, проехали по пешеходной зоне.
Чрезвычайные обстоятельства диктуют новые правила, пояснил советник городской администрации, суетясь вокруг отца с видом невероятной озабоченности и товарищества. И потом, как с близкими друзьями, он поздоровался с каждым пожарным.
Изабель Бетьюн тихо спросила, все ли со мной в порядке.
— Конечно, нет, — фыркнула Кристэл. — Он прыгнул через огонь и ударился о землю. Чего вы сделаете после этого?
— И... м-м-м... его отец?
— Его отец завоюет место в парламенте, — будто выстрелила Кристэл.
Боже, благослови политиков, подумал я.
— Пол был на встрече с избирателями, — продолжала Изабель. — Услышав о пожаре, он заехал домой, чтобы забрать меня. Он хотел посмотреть, нет ли чего, чем я могу помочь. Он говорит, что, если я с ним, он выглядит лучше.
Вода вырывалась из огромной цистерны пожарной машины и шипела, обрушиваясь на огонь. Потом она стекала по зданию на узоры камней. Красное одеяло намокло, и я дрожал от холода.
Другая огромная цистерна на стоянке для машин с ревом выбросила парящий в воздухе фонтан на крышу дома. Две сверкающих дуги встретились, соединились и рухнули вниз, как чудовищный дождь.
Желтые каски щедро поливали из шлангов и здания, соседствующие с благотворительной лавкой и офисом. И немного спустя, оставшись без топлива, яростные языки пламени неотвратимо сникли. Они уже не ревели, а шипели, бросив борьбу и покидая поле битвы. Теперь с неба на площадь падали не искры, а горячий липкий пепел. И люди страдали не от жара, а от едкого запаха пожарища.
Кто-то привел доктора, того же, который три дня назад осматривал лодыжку отца. Он посветил мне в глаза и уши ярким фонариком, ощупал шишку на голове и перевязал волдыри огромным надутым воздухом бинтом, чтобы они не прорвались и в них не попала инфекция. Он согласился с отцом, что это все, в чем нуждается здоровый парень, а завтра утром он снова осмотрит меня.
Отец нашел временное решение, воспользовавшись сочувствием управляющего «Спящим драконом», который предоставил нам номер. Его жена подобрала для меня какую-то одежду.
— Дорогие вы мои, бедненькие, дорогие вы мои бедняжки, — ласково причитала она, наслаждаясь создавшимся положением. Она и ее муж на следующий день радостно встретили нахлынувших репортеров из лондонских ежедневных газет.
Общепризнанно блестящий снимок Ушера Рудда — отец в прыжке завис в воздухе, а за спиной у него объятое пламенем окно — появился на первой странице не только «Газеты Хупуэстерна» и следующего выпуска «Дневника Куиндда» («Джулиард приносит несчастье»), но и всех основных газет графства («Джулиард прыгает»). И по горячим следам за фактическими сведениями шли бесконечные комментарии и критика и разбор каждого движения.
Люди всегда будут говорить, что вам надо было сделать. Люди всегда будут рассказывать, как бы они поступили, если бы проснулись ночью и обнаружили внизу огонь. Люди сообщат вам, что самое первое, что бы они сделали, — позвонили в пожарную часть. И никому не придет в голову спросить, мог ли я позвонить в пожарную часть, если единственный телефон внизу окружен пламенем? Каким образом можно позвонить в пожарную часть, если уже расплавились провода?
Каждый умеет логически мыслить потом. Но в жару, в дыму, в шуме и в опасности вопрос о более-менее аналитических размышлениях даже не встает.
У людей есть склонность полагать, что дикое и неразумное поведение в ужасающих обстоятельствах можно назвать «паникой» и простить. Но это не столько паника — форма абсолютного нелогичного страха, сколько нехватка времени на обдумывание.
Вероятно, отец и я действовали бы по-другому, если бы ситуация предстала перед нами как теоретическое задание. А нам бы требовалось правильно или неправильно решить его.
Вероятно, мы бы бросили в окно матрасы, чтобы как-то смягчить наше падение. Вероятно. Если бы нам удалось протолкнуть их через окно. Но было так, что мы чуть не погибли. А получилось так, что мы остались в живых.
Скорее благодаря удаче, чем размышлениям.
Вам скажут, не тратьте времени на то, чтобы одеться. Лучше выйти голым в этот мир, чем одетым в следующий. Но они — «они», кто бы они ни были, — не прыгали из окна под прицелом острых объективов репортеров всех мастей.
Потом я сообразил, что мне надо было по крайней мере броситься в горящую гостиную и взять куртку и жокейский шлем, а не возиться с кранами. И еще мне надо было обернуть руки и ноги полотенцами, прежде чем лезть и хвататься за оконную раму.
Но не думаю, что отец сожалел о секундах, которые он потратил, надевая рубашку и брюки. Он знал, даже балансируя между жизнью и смертью, что фотография, изображающая его прыгающим полуголым из пламени, будет стоить ему карьеры. Даже в тот кошмарный момент он знал, как все будет представлено публике. Но самое худшее, что сумеет Ушер Рудд высосать из своего снимка в будущем, не затмит того, что показывает фотография. Джордж Джулиард быстро соображающая знаменитость, которая и в критических ситуациях не теряет головы. Джулиард надел ботинки!
Полицейское расследование медленно поднималось вверх по иерархической лестнице. От Джо, чья мать водит школьный автобус, к высшим чинам графства.
Но пожарники не могли бы поклясться, что кто-то поджег нижние помещения в доме с эркерами. Никто не нашел ружья 22-го калибра, которое бы соответствовало вновь утерянной пуле. И рапорт Фостера Фордэма о воске в картере «рейндж-ровера» посчитали неубедительным.