— Уже нет. — Отец улыбнулся, но невесело. — Должно быть, кто-то убедил Хэдсона Херста, что фигурная стрижка в политике табу. Он постриг волосы и сбрил бороду. И сейчас ты видишь незамаскированные, вечно недовольные губы министра обороны. Боже, помоги нам всем.
Пять минут спустя отец положил вроде бы дружескую руку на плечо министра обороны и сказал:
— Дорогой Хэд, вы знакомы с моей женой и сыном?
Любовь врагов твоих... Я ненавидел политиков.
Влажная холодная рука чуть коснулась моей. По-моему, с этим он ничего не мог поделать. И если у него был жирный черный хвост пони и комбинация из черных усов и бороды, окружавшая рот, то очень похоже, что тогда он красил волосы. Теперь волосы были темные с легким налетом седины. Когда-то мимолетно знакомая девушка-подружка говорила мне, что такой цвет нельзя подделать. Сзади он стриг волосы треугольником стрелы книзу, наподобие утиного хвоста. Прямо из фильмов о Джеймсе Бонде. Полон достоинства. Впечатляющий, надо признать. Вызывающий доверие.
Стрижка отца, его от природы темных густых кудрей, подчеркивала красивую форму черепа. Рука мастера. Ах, ну ладно. Хэдсон Херст любезно раскланялся с Полли. Улыбайся и улыбайся, подумал я, вспомнив Хупуэстерн. Улыбайся и улыбайся, и пожимай руки, и завоевывай голоса. Он удостоил меня взглядом, но я не представлял для него интереса.
Возле моего локтя возникла ласковая миссис Премьер-министр и спросила, хорошо ли я провожу время.
— О, да. Великолепно. Благодарю вас.
— У вас немного потерянный вид. Пойдемте со мной. — Она пробела меня в дальний конец большой комнаты и остановилась возле контрастно одетой женщины, которая очень напоминала Оринду. — Джилл, дорогая, это сын Джорджа Джулиарда. Присмотри за ним.
Джилл критически осмотрела меня с головы до ног и без энтузиазма уставилась вслед удалявшейся миссис Премьер-министр.
— Мне очень жаль, — проговорил я, — но я не знаю вашего имени. Виничек. Образование.
— Министр?
— Конечно. — Решительные губы скривились, но не в улыбку.
К ней подошла другая женщина в очень простом платье, но по последнему слову моды. Еще одна клонированная Оринда. Министр социальной безопасности.
— Где ваша мать берет свои платья? — без экивоков спросила она.
Я проследил за ее взглядом и в другом конце комнаты увидел Полли, в своей естественной манере разговаривавшую с мужчиной с редкими седыми волосами и круглыми глазами. С министром внутренних дел. Платье Полли, как всегда, не имело ничего общего с распространенным мнением о моде, но раскрывало ее индивидуальность.
— Перед вашим отцом может открыться блестящая карьера, — доброжелательно сказала Джилл Виничек, — но ваша мать должна изменить манеру одеваться, если она не хочет попасть в когти ведьм, которые пишут в газетах о моде.
— Каждая женщина в политике становится объектом ненависти, — согласилась министр социальной безопасности. — Вы не замечали?
— Ох, нет. Правда нет.
— Юбка у вашей матери неправильной длины. Вы не против, что я вам это говорю? Я только хочу помочь. Откровенно признаться, любая длина выглядела бы неправильной в глазах этих ведьм от моды. Но если хотите, можете передать ей от нас несколько советов.
— М-м-м...
— Скажите ей, — продолжала Джилл Виничек, наслаждаясь собой, нельзя покупать готовую одежду в магазинах.
— Туалеты должны быть сшиты специально для нее, — кивнула Социальная безопасность.
— Всегда только шерсть, шелк или хлопок. Никакого полиэстера и синтетики, — подхватила Джилл Виничек.
— Есть чудесный мужчина, который может сделать вашу матушку с ее высокой худой фигурой по-настоящему элегантной. Он полностью изменил стиль, в каком сейчас газеты пишут о нас. Теперь обсуждают нашу политику, а не наши платья. И он делает это не только для женщин. Посмотрите, как изменился Хэдсон Херст! Хэд, откровенно говоря, немного походил на гангстера. А сейчас он государственный деятель.
— Нет лучшего времени, чем сейчас, — решила Джилл Виничек и, не оставляя минуты сомнениям, быстро устремилась к лестнице. — Наш друг с волшебной палочкой где-то здесь. Почему бы нам прямо сейчас не представить его вашей матери?
— М-м-м... — замялся я. — Не думаю, что она...
— О, вот он, — воскликнула Социальная безопасность, шагнув в сторону и показывая рукой. — Позвольте мне представить вам...
Она положила руку ему на локоть. Он обернулся. Я столкнулся лицом к лицу с А. Л. Уайверном. Алдерни, Анонимный Любовник Уайверн. Неудивительно, что Образование и Социальная безопасность напомнили мне Оринду. В те годы, несколько лет назад, она тоже одевалась по созданному им стилю.
Я узнал его моментально. Но ему понадобилось несколько секунд, чтобы прибавить четыре года к моему прежнему виду. Потом его лицо враждебно окаменело. Он пришел в замешательство, хотя, зная, что отец член кабинета министров, мог бы предположить, что мы оба будем приглашены на семейный Рождественский прием. Видимо, он не задумывался над этим. В любом случае, мое присутствие было для него неприятным сюрпризом. Как и его для меня.
Образование и Социальная безопасность выглядели озадаченными.
— Вы знакомы? — спросила одна из них.
— Мы встречались, — коротко ответил Уайверн. Его внешность тоже изменилась. В Хупуэстерне он поставил себе целью выглядеть незаметным и легко забываемым. Четыре года спустя он понял, что не так просто сливаться с обоями.
Прежде я думал, что ему под сорок. А теперь увидел, что явно преуменьшал его возраст. Кожа у него начала покрываться сетью мелких морщин, волосы поредели. Он стал носить очки в узкой темной оправе. Но в нем по-прежнему чувствовалась сильная аура замкнутой на себе внутренней сосредоточенности. На Рождественском приеме у премьер-министра не проявилось и тени слепой злости, пламя которой опалило лицо Оринды и чуть не убило ее. В этот раз он не кричал мне в ярости: «Когда-нибудь ты мне попадешься!» Но я мог видеть по глазам, что намерение расправиться со мной снова ожило в нем, будто и не существовало интервала в четыре года.
Удивительно, но в ответ я почувствовал не страх, а возбуждение. Адреналин, ринувшийся в кровь, требовал борьбы, а не отступления. Воспринял ли он мою реакцию с такой же силой, с какой я переживал ее, не знаю. Но он будто спустил шторы на линзы очков в темной оправе и спрятал злобность глаз. Потом с минимальной любезностью извинился перед Образованием и Социальной безопасностью. Когда он медленно уходил, казалось, что каждый шаг контролируется разумом.
— Ого! — воскликнула Джилл Виничек. — Я знала, что он неразговорчив, но, боюсь, он был... невежлив.
Не невежлив, подумал я. Смертоносен.
После приема отец, Полли и я обедали в одном из немногих хороших ресторанов Лондона. Время обеда уже прошло, и можно было слышать слова собеседников.