— Я никогда не стремлюсь убивать.
— И думаешь, там никто не погиб? Взгляни правде в глаза. Нельзя вечно прятать голову в песок.
Артия забеспокоилась. Неужели от пушек «Незваного» погибли люди? Она считала, что нет. Даже была в этом уверена!
Закон Молли легко выполнять на сцене…
— Мистер Феникс, меня ждут дела.
— Опять нападать на корабли. Опять стрелять из пушек, проливать кровь…
— Вы уже высказали свое мнение.
— Не разговаривай со мной в таком тоне. Ты мне не капитан. Ты моя жена, посланная мне за грехи.
— Мой единственный грех — в том, что я трачу время на болтовню!
— Артемизия! Да, знаю, ты не любишь, когда тебя так называют. Знаешь, откуда пошло твое имя? Я тебе расскажу. От растения под названием «артемизия абсинтиум», из которого можно приготовить смертельный яд. У него горький вкус.
— Вы уже высказали свое мнение.
— Верно. Но ты никогда не слушаешь. Ради бога, Артия… Артия…
— Уходи, — тихо промолвила она. — уходи и читай стихи своей умнице-разумнице мистеру Белладоре Веер-Белл.
Он выпрямился и, побледнев, устремил на нее темно-синие глаза.
— Да. Как вам известно, она и ее франкоспанский друг Луи Адор выходят в порту Танжерины. Я покину корабль вместе с ними.
— Точнее сказать, вместе с ней.
— Совершенно верно. А почему бы и нет? Она не грабит купеческие корабли, не стреляет из пушек, по праздникам даже носит платья. Разительное отличие. А еще разговаривает со мной как с человеком. Всего хорошего, капитан. Между нами всё кончено.
Дверь с треском захлопнулась.
Артия вдруг почувствовала смертельную усталость. Феликс словно вынул из ее груди сердце и унес его с собой.
Что бы на ее месте сделала Молли? Сказала бы ему — будь ты проклят.
— Будь ты проклят! — прошептала Артия.
* * *
Мистер Доран Белл, он же Белладора Веер, показала себя с неожиданной стороны.
Как только окрашенный в цвет моря «Невидимка» скрылся за горизонтом, на палубе «Незваного гостя» воцарилась суматоха. Команда, и старая и новая, столпилась вокруг франкоспанского революционера Луи Адора, который обращался к ним по-франгелийски и по-ангелийски. Вдруг на сцену выступила мистер Белл. Гордо подняв голову, она возгласила:
— Будьте добры, разойдитесь, господа.
— Чего? — послышались удивленные голоса. Мистер Белл всегда держалась очень мягко. Но сейчас она стала твердой как сталь. Ее вид был страшен.
— Я, — хорошо поставленный актерский голос, какого от нее никто не ожидал, разнесся по всему кораблю. — Я помощница гражданина Адора. Вам, наверное, и в голову не приходило, что я умею драться. Но меня хорошо обучили. — Тут в ее тонкой руке показалась шпага. Команда, привыкшая иметь дело с Артией, благоразумно расступилась. — С этой минуты гражданин Адор станет для вас просто Льюисом Доу. Поскольку ваш капитан любезно согласилась отвезти нас в Эль-Танжерину, мы сойдем на берег там. Больше вам ничего не требуется знать. Кроме одного: я сумею защитить этого человека и тем не менее рекомендую вам с ним подружиться. Когда-нибудь наряду со Свободной Республикой Ангелией на карте появится Свободная Республика Франкоспания, и это будет заслуга Льюиса Доу. Если вы поможете ему, то принесете пользу своей стране и накажете ее врагов.
— Вот это речь, — воскликнула Артия. — Вижу, ваша пораненная лодыжка уже зажила. Теперь я понимаю, почему вы присоединились к нам. Ради мистера Доу.
— Совершенно верно, капитан.
— А Дикий Майкл, вероятно, по той же самой причине подкарауливал нас.
Мистер Белл пожала изящными, но, как оказалось, весьма сильными плечиками.
Луи-Льюис Адор-Доу не сумел скрыть усмешки. Он, в отличие от Белл, вовсе не казался грозным, скорее походил на книжного червя; его нос был создан, чтобы нести на себе очки, которые он на него и водрузил.
Артия чувствовала, что ее перехитрили. Но решила не обижаться. В Эль-Танжерине хорошо относятся к пиратам, и там они смогут закупить провизии, фруктов и воды.
Зеленые и синие краски моря с каждым днем делались все ярче, гребешки волн стали бирюзовыми с подпушкой цвета фазаньего крыла, а впадины между волнами окрасились в цвет свежего салата. Феликс больше не рисовал ничьих портретов. Только прогуливался по палубе с Льюисом и мистером Белл, читая вслух отрывки из поэмы под названием «Сказание о Старом Мореходе» мистера Коулхилла.
И каждый смотрит на меня,
Но каждый — словно труп,
Язык, распухший и сухой,
Свисает с черных губ. [4]
— Надавать бы по шее тем, кто их до черных губ довел, — сказал Стотт Дэббет, которого нельзя было назвать любителем поэзии.
Но Эйри возразил:
— Нет, эта баллада просто чудо. — И одобрительно вздохнул.
Теплые дни, прохладные ночи. Россыпь звезд и лунный свет. Вдали едва виднеется берег. Мароккайн приближается.
Над головой сражаются два попугая. В каюте — два человека.
А кругом тишина.
* * *
— Артия! Ты еще можешь вернуть его. Он всего лишь мужчина. Сделай так, чтобы он передумал.
— Разве так поступила бы Молли, мистер Вумс?
— Пожалуй, да. Мы с ней никогда долго не спорили. Точнее, мы вообще никогда не спорили.
— Значит, вы были счастливы, папа. И… вы и она… вы лучше, чем он… или я.
* * *
Эль-Танжерина раскинулась на берегу темно-синей бухты. Запах мандаринов разносился на многие мили.
Над гаванью вьются старинные улочки, обрамленные мандариновыми деревьями; все они тянутся к коричневым стенам древней крепости. Во дворах, в садах, в кадках с землей — повсюду растут мандарины. Город залит их пламенно-золотистым сиянием. У тех, кто вышел на берег, от запаха текут слюни и слезятся глаза.
Белладора распустила черные волосы. Они рассыпались по спине и плечам. Одетая в мужской пиратский костюм, она выглядела устрашающе. Луи-Льюис пожал руки Артии и Эбаду, раскланялся и пообещал, что будущая Франкоспанская Республика никогда их не забудет.
— Я должен найти человека по имени Роже де Веселье, великого ученого. Он окажется вотр гранд сервис а мне.
Феликс тоже пожал руку Эбаду. Тот отвел его в сторону, туда, где сквозь шум порта их не могли услышать, и сурово произнес:
— Мне жаль, что вы уходите.
— Так будет лучше.
— Для кого лучше, Феликс? Для вас или для нее?
Феликс ответил:
— Не стоит, мистер Вумс… Всего вам доброго. — И зашагал по извилистой тропинке. Белладора и Льюис не отставали от него ни на шаг. Три фигурки с саквояжами в руках делались все меньше и меньше и вскоре растворились в пестром лабиринте улиц.