Вначале люди редко заходили в эти места. Однако проходили десятилетия, и они осмелели. Пришли те дни, когда через каменную пустыню пошли караваны. Хотя караванный путь лежал в стороне от белой скалы, некоторые путешественники заметили, что на камне у входа в пещеру кто-то сидит.

В городе на краю пустыни каждый по-своему рассказывал о таинственном создании.

— Это какой-то необыкновенный зверь.

— Это безумец!

— Да нет, это отшельник, святой человек. Мы видели, как к его пещере слетаются стервятники и, по велению богов, кормят его.

После этих рассказов люди решили, что Зайрек одарен сверхъестественной силой. И к нему через каменную пустыню потянулись паломники. Собираясь по пять — десять человек, они карабкались на скалу и устремляли любопытные взгляды на вход в пещеру.

Зайрек — или создание, в которое он превратился, — смотрел на них с жуткой отрешенностью, но паломники или принимали его за слепого, или считали, что старец слишком глубоко погружен в себя и ничего вокруг не замечает. Колдун же не произносил ни звука в ответ на их благоговейные просьбы, и люди считали, что он дал обет молчания. Они приносили ему медовые лепешки, вино, изюм и холодное мясо. Нетронутая пища гнила на каменном уступе у ног Зайрека, пока кто-нибудь из паломников не выбрасывал ее.

Так прошло несколько бесплодных месяцев, и люди перестали приходить к колдуну; вместо этого в городе на краю пустыни поползли слухи о святости и диком облике старца. Чтобы сделать свои сказки занятнее, люди приписывали отшельнику чудотворчество. Однажды из далеких краев прибыл могущественный князь, слышавший рассказы об отшельнике.

Этот князь путешествовал в золоченой повозке под ярко-красным пологом. По обе стороны повозки бежали по тридцать рабов. Когда князь поднимался по скальной тропинке — там уже давно была протоптана тропинка, — прелестные девы стелили ему под ноги шелка, чтобы его ноги в мягких туфлях не ступали на голую землю.

Князь небрежно кивнул Зайреку в знак приветствия.

— Мне снился конец света. Наше солнце померкло, и на небе появилось новое; горы растаяли, а моря высохли. Что сие означает? — спросил он у Зайрека.

Но колдун не ответил этому князю. Его глаза, когда-то цвета зеленой воды, отражающей голубое небо, при приближении князя закрылись словно ворота.

Князь уехал, так и не получив ответа.

Однако слава есть слава. Через сто лет демоны прослышали о святом отшельнике, который не разговаривает, не шевелится, не ест и не пьет.

Когда взошла луна, трое эшв тихо подобрались к скале и начали танцевать перед ней. Они тоже молчали, легко обходясь без слов. Каждый скользящий шаг говорил за них. Танец вел их вверх по тропинке к входу в пещеру, где сидел Зайрек, склонив голову в сне-смерти.

Ни один человек не смог бы разбудить его, но эшвы дохнули благоуханием на веки колдуна, их длинные черные волосы коснулись его тела, и вскоре Зайрек проснулся. Эшвы беззвучно, одними глазами, рассмеялись и пробежали по его телу своими сладострастными пальцами мягко и нежно, словно кошачьими лапками. Две женщины и один мужчина из эшв были прекрасны, как все демоны, и все же Зайрек не обратил ни них внимания — к тому времени он почти ничего не чувствовал.

Тут, вспыхнув в лунном свете, ему в глаза ударил луч, исходивший из груди эшвы-мужчины. И Зайрек пробудился. Древний, иссохший скелет, в который превратился изможденный чародей, протянул руку, чтобы схватить камень, свисающий с шеи эшвы. Но трое демонов отпрянули, пристально глядя в лицо отшельника с детской наивной жестокостью. Зайрек заплакал.

Словно дитя, он раскачивался и кулаками размазывал слезы по щекам. Он рыдал, и хриплые стоны скорби вырывались из его горла. Эшвы стояли рядом, пока им не надоело это зрелище, а потом они исчезли в ночи. Однако чародей еще долго рыдал и раскачивался. Тем временем зашла луна, потускнели звезды, и алая роза восходящего солнца расцвела на востоке.

Когда солнце взошло, мимо скалы в сторону города проскакали всадники.

— Что это за стенания? — удивились они.

— Это святой, что живет в пещере, — ответил один, знавший об отшельнике. — Хотя… обычно он более хладнокровен.

С ними ехал священник, и он напыщенно провозгласил:

— Поистине, отшельник оплакивает грехи мира! Но Зайреку не было дела до грехов мира. Он рыдал, не зная, от гнева или от радости, ибо его жестоко обманули.

Глава 2

Сброшенный в огонь Симму, казалось, мгновение висел в воздухе, перед тем как рухнуть в пылающую бездну. Он испытывал неизмеримые муки и настолько нечеловеческую боль, что в долю секунды она превзошла все свои пределы и перестала быть болью, став чем-то другим, чему нет определения. Но от этого она не стала менее ужасной.

Плоть Симму уже сгорела, и теперь горели его мысли. Но его бессмертная суть — то последнее, что не выпускало душу из ловушки человеческого тела, — продолжала жить. Его плоть осталась цела ровно настолько, чтоб не дать ему умереть в пламени колодца.

Между тем в огне горели не только его волосы и кожа, не только его мозг и кости — в огне горел и зеленый камень эшв, оставшийся на шее бессмертного.

Сколько времени это длилось? Говорят, девять лет. А потом, хоть Симму больше ничего не видел и не слышал, что-то возникло перед впадинами его глаз и зазвенело в провалах его ушей. Слова, похожие на музыку, донеслись до несчастного, преодолев огромное расстояние.

— Смотри, камень снова в огне, как я тебе и говорил.

— Уже в третий раз. Как пронзительно кричит этот зеленый камень, чувствуя прикосновение пламени! Но ведь наш князь больше не желает исполнять свою клятву!

— Но ему придется.

Эти мелодичные голоса принадлежали ваздру. А где-то в другом месте карлик дрин стонал и рвал на себе черные волосы от одной мысли о том, что его драгоценное создание, столь искусно ограненный камень, обугливается в пламени. Эшвы, демоны-посланцы, взлетели, словно черные голуби, и понеслись вверх по огненному колодцу. Их прохладные руки подхватили то, что осталось от Симму, и унесли вниз.

Симму не знал, куда движется. Неясные призраки мелькали перед его слепыми глазами, шепот серебряных мыслей эшв проникал, в оглохшие уши. Симму испытывал жуткие страдания. Он забыл даже о демонах, хоть те и пытались, как могли, облегчить его боль. Бессмертного пронесли сквозь три ряда ворот в сверкающий черный город глубоко под землей.

Как выглядел обгоревший Симму, неизвестно. Его можно было увидеть, но невозможно описать. Боль, которую он испытывал, тоже не поддается описанию.

Бессмертный почувствовал — несомненно почувствовал, хоть никаких ощущений, кроме боли, в нем не осталось, — как к его груди прикоснулась рука. От этого прикосновения плоть Симму осыпалась, словно листья с замерзшего дерева, но он так и не узнал об этом, ибо рука утолила его боль и принесла забвение.