— Тышшу рублёв, — ответствовал гость под слитный вздох всех сидевших за столом.
Такие деньжищи всем тут и представить себе было страшно. Не говоря уж о том, чтобы их занять. Да и кто им столько дал бы? Да и полстолька, и четверть столько. И во много-много раз менее тоже. Максимум, сколько кое-кому из присутствующих приходилось занимать, — это пять-шесть рублёв. Семян там прикупить, струмент какой не вовремя сломавшийся справить… И то отдавать их было дюже как трудно. А тут — тышша!
— Токмо я их и не видел, считай. В руки-то всего десять рублёв дали, — продолжил Никодим, — остальное семенами получил, струментом, конями, кирпичом. Конную сеялку справил, сенокосилку опять же, плуги, бороны. Опять же каменщики, что дом строили, из энтих денег оплату получали. За фершала ветеринарного оттуда же оплата идеть, за агронома, за учителя.
— Так у тебя что, и дом каменный? — удивился Ануфрий.
— Ну да, — недоуменно кивнул гость, — а там деревянных-то и нету. Леса-то почитай и нет совсем. То есть ныне-то уже есть, но не лес, а энти… лесополосы.
— Хтось?
Никодим терпеливо пояснил:
— У нас-то, по ссудному договору, положено все точно как агроном и фершал ветеринарный говорят делать. Сеять, что велят и столько, сколько велят.
— Это чтой-то, совсем крестьянину никакой воли нетути? — насупился Ануфрий.
Бывший земляк окинул его снисходительным взглядом, будто тот сморозил что-то совсем уж непотребное, но ерничать не стал:
— Так это ж мне выгодно. Агроном же все по делу, по науке советует. Опять же семена через него закупаю. Вот, скажем, у вас тут в лучшие годы едва сам-семь выходит, а у меня все три года сам-тридцать…
И вновь над столом взвился удивленный гомон, а в твердокаменных крестьянских головах с грохотом защелкали костяшки счетов. Урожай сам-тридцать, да с сотни десятин, да по десять копеек пуд — это ж о-о-ой… Но гость слегка скорректировал эти расчеты.
— Да вы не думайте мужики, — усмехаясь, произнес Никодим, — у меня засеяно токмо пятьдесят десятин, да и не все хлебом. Гречей вон засеваю, опять же горох сею, свеклу и под паром много землицы лежит. Треть почитай. Остальное под подворьем и огородом. Ну и неудобья имеются. Да и семян шибко много не дают.
— А чего своим-то зерном не сеешь?
— Да пробовал у нас в уезде один, так едва-едва сам-двадцать вытянул. Токмо те, что через агронома покупаем, добрый урожай дают. — Тут гость слегка посмурнел, вздохнул: — Да и никак иначе-то нельзя. Эвон у нас в соседнем уезде один вздумал было агронома не послушать. По-своему все сделал — не стал чересполосицей засевать, с паром перемежая, как агроном велел, а всё сплошь посеял. На клевер вообще ни клинышка не отвел. Да и лесополосу не высадил скольки указано. Так его быстро за шкирку, десять рублев в зубы и взашей с подворья. Оно же у княжьей кассы в залоге. Покамест долга не отдадим — все не наше. А все, что он за тот год, что на хуторе ломался, заработал — в возмещение ушло. — Никодим опять вздохнул. — Год хутор без хозяина стоял. А ноне там новый хозяин обживается.
Народ за столом, уже начавший прикидывать, как по весне рванет в эти обетованные места, где текут молочные реки с кисельными берегами, а у каждого крестьянина свой каменный дом, несколько лошадей, сеялки, веялки и конные косилки, снова задумался.
— Но ежели ссудный договор в точности соблюдать — так все нормально, — закончил бывший земляк. — С урожая в возмещение токмо половину берут, и с приплоду тож. Остальное твое — трать, как сам пожелаешь. Кто ссуду побыстрее гасит, кто себе еще живности, струмента покупает. У кого работных рук поболее, так землицы себе еще в аренду прирезает. А кто себе уже и дом побольше ладить начал.
— А чегой-то ты там про лесополосу глаголил?
— Так степь у нас там, — пояснил гость, — ветра бывают — жуть какие. Ежели лес не сажать, вообще зерно сдуть может, прежде чем оно примется. Так что кажин год нам агроном наряд дает, где и каких деревьев высаживать.
— За свой кошт?
— Да не, ежели с усердием да умением те саженцы, что агроном выделил, посадить, то оне бесплатно обходятся. А вот ежели какие не приживутся, так те — да, за свой кошт прикупать приходится. — Никодим снова повздыхал. — По первости чуть не треть пересаживать приходилось, но нынче уже приноровились. В этом годе, даст Бог, не более двадцатой части пересаживать будем. Остальные навроде как прижились.
— Эк вас там, — хмыкнул хозяин дома, — примучивают.
— Так свою ж землицу от ветров бороним, — пожал плечами Никодим.
— Да покамест не свою, — сварливо влез Дедюня. — А ну как тебя завтрева взашей с твово хутора, как энтого, о котором ты глаголил. И вообще, чегой-то мы, мужики, насухую сидим? Нешто выпить неча?
— А за что это меня взашей, — удивился бывший земляк, послушно разливая «казенную», — ежели я все по ссудному договору делаю?
— А ну как неурожай какой и ты положенных кассе денег не отдашь?
Никодим расплылся в улыбке:
— Так в договоре все указано. Ежели недород большой и вообче меньше сам-десять урожай вышел, так с нас никто ничего брать не будет. И никакой пени не положено. Всё на будущий год переходит.
— Ишь ты, — изумленно отозвался Ануфрий, — как у вас все складно да ладно выходит. А токмо я отсель никуды все одно не поеду. У меня тута хоть и не твои сто десятин, а всего пять, но оне уж совсем мои. И из избы моей меня никто взашей не выкинет. Вот так-то, земляк.
И все сидевшие за столом поддержали его одобрительным гомоном, не заметив, что гость улыбнулся в бороду. Он своих земляков знал как облупленных. Стронуть их с места, пока не припекло, — оно, конечно, сложно. Но можно. Его рассказ у каждого в башке засел накрепко. Как гвоздь. Так что похорохорятся они сегодня, а завтрева сызнова к нему прибегут да опять расспрашивать примутся. А у него еще на дне щегольского чемодана лежит конверт с десятком фотографий, что ему в лавке вручили вместе с билетом. А на фотографиях — образцовые подворья. Все шесть. Ой не устоят мужики… Не устоят! Не все, конечно, но одного-двоих его рассказы с места сдернут. А еще слухи и по соседним деревням пойдут. Короче, благодетель будет доволен тем, как он его просьбу выполнил. Точно.
— И что, сколько процентов рынка они у нас оттяпали?
— Шестнадцать, — мрачно доложил Гоорт Грауль.
Я покачал головой. Ли-ихо. Согласно докладу Канареева, на момент моего отплытия из Санкт-Петербурга новая Трансваальская оптово-розничная компания только организовывалась, а к моменту прибытия на юг Африки они уже отхватили шестую часть рынка. С учетом того, что абсолютной монополии у нас не было года с 1893-го, когда в Трансваале стали появляться английские, немецкие, французские, голландские и бельгийские компании, получалось, что в данное время мы контролируем всего лишь где-то пятьдесят семь процентов рынка… Да уж, лихо начали ребята. Ну да они считай представляют все руководство страны. Еще бы им не развернуться…