Так что план всей войны, построенный японцами на том, что они успеют разгромить все имеющиеся и срочно переброшенные в Маньчжурию войска, захватить Порт-Артур и все удобные для выгрузки и развертывания войск на суше места, пока мы не подтянули сюда достаточное количество войск из Центральной России, затрещал по швам. Благодаря стойкости и выучке команды всего одного крейсера Русско-японская война здесь началась по совершенно другому варианту, чем в известной истории. Ну да и флот тут, во многом благодаря моим усилиям, был совсем не такой, как там. И не в количестве кораблей или расположении артиллерии и бронировании заключалась разница. Люди были другие…
Яков Аполлонович доложил, что завтра планируется выход в море всей эскадры. Пока фарватер Порт-Артура был заблокирован, японцы сумели перебросить значительные силы в порт Фузан, расположенный ближе других к японским островам, но большая часть войск пока занималась строительством узкоколейной железнодорожной ветки до Сеула. Только одно соединение численностью в шесть тысяч человек двинулось пешим ходом на Сеул, а потом и в сторону Пхеньяна. Однако на подходе к Пхеньяну японцы нарвались на казаков, посланных начальником Заамурского округа отдельного корпуса пограничной стражи, в чье ведение входила и охрана КВЖД, генералом Чичаговым. Он, сразу как узнал об объявлении японцами войны, не дожидаясь подкреплений, организовал два разведывательных отряда и выслал их на территорию Кореи для сбора информации о японских войсках и замедлении их передвижения к реке Ялу — границе между Кореей и Маньчжурией. Один — к порту Нампхо, ближайшему к границе Кореи с Китаем, а другой — к Пхеньяну. Причем оба отряда были усилены пулеметами.
После Маньчжурского замирения, как нынче стали именовать подавление Боксерского восстания и воспоследовавшую чистку Маньчжурии, Чичагов стал ярым сторонником пулеметов и выпросил у меня десять штук для своих уссурийских казачков, наказным атаманом которых являлся. Я пошел ему навстречу, выделив как материальную часть, так и инструкторов, и за прошедший год уссурийская казачья пулеметная рота была полностью подготовлена. Причем дислоцировалась она прямо под боком Чичагова, расположившегося в Харбине, так как главным из сонма порученных ему дел считалась охрана КВЖД. Да и правила чиновной подчиненности это диктовали. Поскольку я, то есть наместник Дальнего Востока, сидел в Порт-Артуре, всем остальным в чиновной иерархии следовало обретаться как можно ближе ко мне…
Короче, в разведывательный рейд каждый отряд из двух сотен казаков двинулся в сопровождении трех пулеметов, приспособленных к перевозкам во вьюках. Оба отряда составляли половину сил, имевшихся в тот момент в распоряжении Чичагова, но негативных последствий сего действия он не опасался — после Маньчжурского замирения здесь царили тишь да благодать… И вот на такой разведотряд в две усиленные пулеметами сотни и наткнулись шесть тысяч японцев, двигавшихся на Пхеньян.
Первыми японцев заметил передовой разъезд, обменялся с их передовым охранением несколькими выстрелами и быстро отошел. Японцев появление десятка казаков несомненно насторожило, но никаких крупных сил, представляющих угрозу для шеститысячного соединения, по их данным поблизости быть не могло. Поэтому они двинулись вперед, приняв минимальные меры предосторожности. Что позволило основной части казачьего отряда подготовить засаду и, главное, установить пулеметы на кинжальный огонь. Японцы двигались походной колонной. Пропустив вперед боевое охранение, казаки встретили противника дружными залпами. Но за то время, пока они расстреляли из винтовок по одной обойме, три пулемета прикончили по первой ленте. Увидев результат пулеметного огня по плотной походной колонне японцев, командовавший казаками есаул Подгребельный, до сего дня с пулеметами дела не имевший, быстро сориентировался и велел сотням седлать коней, чтобы, после того как пулеметы отстреляют еще по одной ленте, ударить в сабли…
После этого боя продолжать разведку под Пхеньяном осталась только одна сотня, а вторую есаул был вынужден выделить для сопровождения тысячи пленных и обоза с трофеями. Одних винтовок в исправном состоянии казаки захватили три с лишним тысячи штук. Японцы пока более не пытались соваться западнее Пхеньяна, копя войска и припасы, так что около Фузана, ставшего главным портом снабжения японской армии вторжения, скопилось огромное количество припасов и военного снаряжения. Именно туда и собирался наведаться адмирал Гильтебрандт, надеясь застать японцев врасплох и навести шорох в их курятнике. Впрочем, на то, что это удастся сделать всей эскадрой, он особенно не рассчитывал. Японские миноносцы и крейсера постоянно паслись около Порт-Артура, и выход русской эскадры из базы они вряд ли пропустили бы. Но и сидеть в порту мочи не было. Все — и матросы, и офицеры, и сами адмиралы просто рвались в бой. Героическое и невероятное по своим результатам морское сражение у Чемульпо воодушевило всех. Согласно всем канонам, при таком соотношении сил японцы должны были просто уничтожить оба наших корабля, не потеряв ни одного своего. Ну, в крайнем случае, при очень большой удаче или, вернее, для японцев — неудаче, потерять какой-нибудь миноносец. А тут…
После того как Гильтебрандт изложил мне свои планы — как на случай, если удастся без потерь добраться до Фузана, так и на случай перехвата эскадры японским флотом, — я благословил его и отпустил. Флотоводцем я себя не считал и не считаю до сих пор, то есть в этом отношении мои ранения меня не особенно напрягали. А вот во всем остальном…
Войска из Центральной России начали прибывать в Маньчжурию уже две недели назад. Опыт массовой переброски войск, полученный во время Маньчжурского замирения, оказался сейчас куда как кстати, а проведенное после этого строгое расследование четко обозначило пределы казнокрадства и некомпетентности, которые я как наместник Дальнего Востока согласен был терпеть. Так что на этот раз переброска шла настолько четко по графику, что острый на язык русский люд начал в шутку обзывать железнодорожников «немцами». А уж едва пронесся слух, что я очнулся и иду на поправку… К настоящему моменту передовые отряды уже выдвинулись к реке Ялу, где вовсю шло оборудование позиций.
Я в руководство войсками не вмешивался, ограничившись одним совещанием, состоявшимся в моем особняке около недели назад. Едва только здоровье позволило.
Пока я валялся без сознания, командующим армией в Маньчжурии был назначен военный министр Куропаткин. Услышав об этом, я долго матерился, оставшись один в спальне. Уж больно много про него в свое время было написано всякого — даже я, не особенно интересовавшийся историей и конкретно Русско-японской войной, знал, что Куропаткин умудрялся отступать даже в случаях, когда наши войска не только занимали укрепленные позиции, но еще и превосходили атакующих японцев числом. Однако переигрывать что-либо было поздно. Да и вряд ли удалось бы. Снять столь высокопоставленного и неплохо зарекомендовавшего себя в глазах государя и общественности военного (видел я его послужной список — герой, да и только) просто так, по моему желанию, было невозможно. Поэтому я сразу, как смог, вызвал сюда, в Порт-Артур, толпу офицеров. Не только Куропаткина, но и обоих командующих армиями — Линевича и Гриппенберга, а также начальников над дивизиями и даже командиров полков. Это мероприятие немедленно обозвали «Большой говорильней у наместника», но для меня важно было, чтобы меня лично услышали как можно больше людей и чтобы мои слова дошли до еще большего количества с минимумом передаточных инстанций, то есть максимально неискаженными.