Следующие два месяца Япония неуклонно скатывалась к катастрофе. Пользуясь хотя и временной, но почти полной небоеспособностью японского флота, наши крейсера и миноносцы свирепствовали не только в Желтом и Японском морях, но и в Южно-Китайском, Филиппинском, а также в прилегающих к Японии водах Тихого океана, охотясь не только за японскими транспортами и транспортами иных стран, везущими военную контрабанду, но и за рыбачьими лодками. Я требовал от адмиралов держать в море все наличные силы и долбить, долбить, долбить Японию. Во вспомогательные крейсера были срочно переоборудованы все мало-мальские пригодные посудины, от захваченных у японцев зверобойных шхун до «наливняков», оставшихся без работы вследствие захвата японцами Сахалинских нефтяных приисков. За ноябрь и декабрь было захвачено или пущено на дно около трети японского торгового тоннажа, если считать суда водоизмещением более пятисот тонн.
Движение по японским железным дорогам, проходящим на дальности прямого выстрела от побережья, из-за регулярного обстрела подвижного состава и разрушения мостов, водокачек, упорных стенок и других инженерных сооружений, было прекращено. Два наступления японцев в Маньчжурии, предпринятые скорее от отчаяния, закончились крахом. Впрочем, они и не могли быть успешными. К декабрю численность наших войск в Маньчжурии достигла шестисот пятидесяти тысяч человек, при том что противостояли им (в результате уже понесенных потерь и отсутствия пополнения с островов) всего двести сорок тысяч японцев. Причем, в отличие от японских, наши войска, благодаря регулярным, на этот раз не осложняемым ни забастовками, ни диверсиями поставкам, обеспечивались в полном объеме вооружением, снаряжением и огнеприпасами. А у японцев, наоборот, начались перебои. Так что к моменту начала японских атак все оборонительные порядки, как на востоке Маньчжурии, так и на подходах к Порт-Артуру, у нас были выстроены в два эшелона, каждый из которых превосходил атакующие их японские войска по численности и по насыщенности артиллерией и пулеметами. Корабль же, доставлявший пулеметы японцам, был перехвачен двумя нашими вспомогательными крейсерами «Волгой» и «Сетунью» и после досмотра и высадки команды в шлюпки благополучно отправлен на дно как везущий военную контрабанду. Произошло это аккурат во время генерального сражения, которое разворачивалось в трехстах милях северо-западнее. Англичане, под чьим флагом шел корабль с пулеметами, как обычно, бурно повозмущались, но им в тот момент было совсем не до Японии. Тем более что по всем строгим законам мы оказались в своем праве: факт военной контрабанды был зафиксирован… Впрочем, корабль, перевозивший, кстати, не только пулеметы, которые были укрыты под вполне безобидным грузом мануфактуры, ушел на дно изрядно облегченным. Все пулеметы и прилагавшиеся к ним патроны английского калибра были перенесены на наши корабли и к настоящему моменту уже сгружены в Порт-Артуре и спрятаны подальше. Мало ли зачем нам могут понадобиться пулеметы под английский патрон? А ну как у нас сложатся добрые отношения с индийскими или ирландскими патриотами, борющимися с британским колониальным владычеством? Не думают же англичане, что в игру с поддержкой революционеров и патриотов можно играть только в одни ворота? Если так, мне их искренне… да нет, вру, совсем не жаль…
Японцы показали себя великолепными бойцами — стойкими, мужественными, умеющими сражаться яростно и непреклонно, способными без колебаний отдать жизнь за родину, но… это в конце концов только ускорило их крах. В этих двух сражениях японские генералы положили треть оставшихся у них войск, и после даже не окончания, а затухания последнего боя японской армия потеряла всякую способность к наступлению. Генерал Куроки совершил сэппуку. Генерал Оку избежал этой участи только потому, что погиб, возглавив безумную атаку своих войск на русские позиции. Он ринулся в атаку в полной парадной форме, размахивая над головой родовым самурайским мечом, но до линии русских траншей так и не добежал, попав под кинжальный пулеметный огонь… В течение следующих трех дней примеру генерала Куроки последовали еще около сотни японских офицеров, после чего на японской сухопутной армии можно было поставить крест. Она оказалась полностью дезорганизована и деморализована.
Между тем на Японских островах, вследствие действия наших крейсеров, быстро наступил голод. Рыбаки просто боялись выходить в море, да и существенная часть японского рыболовного флота, причем наиболее современная и производительная, была потоплена — в нее входили крупные суда, которые привлекали внимание наших крейсеров в первую очередь. В рыбацких деревеньках и портах остались только лодчонки, к тому же теперь рыбакам не хватало неводов — наши легкие и вспомогательные крейсера, а также истребители миноносцев, плотно курсировавшие вдоль побережья, открывали огонь по любому корыту, заставляя японцев, вышедших на промысел, поспешно спасаться, бросая сети в море.
Но окончательно сдаться, при том что у Японии все еще имелся достаточно мощный флот, японцы не могли, поэтому на верфях Сасебо, Иокогамы, Куре и Йокосуки лихорадочными темпами приводили в порядок избитые русскими снарядами корабли. Первыми доки покинули крейсера, но их попытка погонять наши корабли привела к тому, что японцы едва не лишились окончательно «Токивы» и «Адзумы». Почему русские не добили горящие крейсеры, они так и не поняли. В формальные объяснения, растиражированные европейскими газеты, — мол, мы делаем это исключительно из человеколюбия, — они напрочь не верили. Впрочем, этому не особо верили и сами европейцы, во всяком случае европейские военные моряки. Как бы там ни было, повреждения, полученные двумя японскими крейсерами в бою у островов Ниидзима, потребовали длительного ремонта, который завершился уже после окончания войны. Само же сражение привело к тому, что японцы решили более не рисковать, а, немного потерпев и собрав все силы в кулак, дать, так сказать, последний и решительный бой.
Когда стало ясно, что отдельных атак исключительно крейсерскими силами японцы проводить не будут и максимум, на что они пойдут, — это еще одно генеральное сражение, я санкционировал операцию против японских войск, высадившихся на Сахалин еще летом 1903-го. Сахалин был на Дальнем Востоке единственным источником нефти для флота, которая даже после начала войны бесперебойно перевозилась во Владивосток «наливняками», а уже оттуда в железнодорожных цистернах переправлялась до Порт-Артура. Перерезав эти поставки, японцы надеялись резко ограничить возможности нашего флота. На самом деле, таких уж серьезных проблем они нам обеспечить не могли. Во Владивостоке И Порт-Артуре к началу войны уже были построены обширные нефтехранилища, каждое из которых способно было полностью обеспечить активное оперирование флота в течение полугода. И благодаря непрерывным поставкам, к моменту атаки японцев на Сахалин оба нефтехранилища были заполнены до отказа, так что цистерны, прибывающие в Порт-Артур, частенько приходилось выдерживать на запасных путях неделю, а то и дольше, пока не появлялась возможность слить топливо в освободившиеся танки. Да и в случае прекращения поставок с Сахалина мы могли получать нефть из Баку или Альметьева. Да, дольше, да, намного дороже, но деньги — благодаря полученному от американцев в обмен на китайскую контрибуцию кредиту — у нас были. Хотя, конечно, очень жаль было тратить их на войну, ну да что уж тут поделаешь…