Дела обстояли плохо.
Он послал письмо ее отцу, Джорджу Фитц-Уиллоуби Уэзерхаусу, но тот не явился на казнь и даже не снизошел до ответа.
— Не соизволил прийти даже на казнь родной дочери, — проворчал Снаргейл, обращаясь скорее к самому себе, нежели к капитану Болту, который выглядел чернее тучи и пылал жаждой мести.
Впрочем, капитан Болт не преминул ответить:
— Ей-богу, сэр, я обещал, что увижу эту дрянь на виселице, и, клянусь сардиньими потрохами, так оно и вышло. — Вспомнив о прощальном выстреле Планкветта в его шляпу, капитан Болт добавил: — И этого паршивого попугая я бы тоже повесил.
Миссис Орхидея вышла. В общем зале менее могущественные и богатые посетители встретили ее громом аплодисментов. И вновь они были адресованы не ей, а Пиратике — отважной и хитроумной пиратской королеве.
Вихрь, будто рыжий вихрь (поэтому его так и прозвали), выскочил из рук миссис Орхидеи и, лениво подергивая хвостом, затрусил куда-то по своим делам. У него не было времени на богатых и знаменитых мира сего. Счастливый кот!
«Споемте, друзья, о бесстрашных пиратах,
Чье имя гремит от Караибов до Инда.
Они грабят суда капитанов богатых,
И слуги закона поймать их бессильны.
Пиратика, дальнего моря царица,
Под стражу взята и в оковах томится…
Владычица дальних и ближних морей,
Красивее всех, веселей и храбрей.
Всегда милосердна ты к побежденным
И легко ускользаешь сквозь сети закона.
Пиратика, храбрая, будто тигрица,
Под стражу взята и в оковах томится…»
* * *
Эбад Вумс слышал эту песенку на всём пути вдоль берега. Она напоминала ему песни из спектакля, написанные для Молли много лет назад.
Но сейчас песня звучала с чудовищных подмостков, центральной частью которых была виселица с высоким столбом, поперечной перекладиной и веревкой наготове.
Дул ураганный ветер. Даже темные воды Темиса заклубились и вздыбились. Пошел дождь, но толпа не обращала на него внимания.
Эбад стоял в передних рядах. Билет на казнь он силой отобрал у какого-то бродяги накануне поздней ночью. Эбад мало походил на самого себя. Он густо напудрил волосы и брови, нарисовал на лице два-три весьма убедительных шрама, подложил на бока соломы. Он казался толстым, сгорбленным и дряхлым. Что ж, он всегда умел маскироваться, даже если для этого приходилось воровать муку, солому и краску для лица. На то он и актер…
Никто из его друзей не знал, что он здесь. Иначе они постарались бы его отговорить. Потому что с той самой минуты, как их команда вскарабкалась по каминной трубе и растворилась в полях за Сент-Мартином, они только и говорили о том, как выручить Артию. И пришли к выводу, что не стоит и пробовать. Артия придумала для них способ спасти свои шкуры. И что за польза будет, если они сразу же потеряют их, пытаясь вызволить ее, хотя знают наперед, что это невозможно?! Им было известно положение дел. Такую именитую пленницу, как Артия, будет охранять бесчисленная стража с оружием, да еще и всю ландонскую полицию поставят на ноги. (Сейчас Эбад воочию убедился, что так оно и есть: вокруг эшафота собрались сотни констеблей.)
Выбраться из камеры оказалось делом несложным. На тюремных харчах они успели похудеть, но всё же сохранили неплохую физическую форму и с легкостью протиснулись через каминную трубу. Пару раз, там, где дымоход сужался, лезущие впереди Эбад и Вускери выбивали кирпичи из стены железным брусом, вывороченным из камина. Потом они выбрались на крышу и спустились вниз по веревке, связанной из простыней и одеял. Это тоже было нетрудно. Никто их не заметил. Тюремные стражники пьянствовали в караулке на другом конце двора.
В полях за Темисом они отыскали заброшенный амбар и до утра укрылись в нем. Проговорили всю ночь. Было ужасно холодно, но они не замечали этого, потому что были свободны. Потом они решили разделиться и замаскироваться, кто как сумеет. В бедняцких районах Ландона, с которыми им довелось хорошо познакомиться в пору актерской безработицы, имелось немало блошиных таверн и захудалых лавчонок; беглецы всегда могли найти там помощь и какой-никакой приют.
Договорились они встретиться в Гренвиче через месяц.
Никто из них не собирался оставаться в Ландоне. Не хотелось смотреть, как повесят их капитана, Моллину дочку, Артию…
— Она едва не сделала нас самыми богатыми людьми на свете…
— Из-за нее мы едва не погибли.
— За это она через два дня поплатится жизнью, так что закрой свою вонючую пасть.
— Уже закрыл!
И вот теперь Эбад, загримированный до неузнаваемости, в одиночку стоял среди возбужденный толпы. Он стоял так близко к эшафоту, что мог бы коснуться его рукой, и прижимал к груди пистолет, позаимствованный в темных ландонских переулках. План его на первый взгляд был безнадежен — открыть стрельбу, ранить кого-нибудь, возможно, убить — он и на это пошел бы! — одним словом, вызвать суматоху и под шумок умыкнуть Артию. Это даже и планом-то назвать было нельзя. Но что ему еще оставалось?!
Позади Эбада, футах в шестидесяти у него за спиной, в самой гуще толпы, стоял всклокоченный разносчик в потрепанном платье и с густой бородой. Он торговал с лотка сладостями и горячими печеными яблоками:
— Подходи, налетай! В такой морозный денек уж как приятно отведать горячего яблочка!
* * *
На прощание Дирк обнялся с Вускери в дверях Тоттершилдского сеновала, где они нашли себе убежище:
— Сегодня я задержусь, Вуск. Приду поздно вечером, не беспокойся. Я уж постараюсь, чтобы меня не поймали. Надо повидаться кое с кем, прежде чем мы снимемся с места.
— Ладно, — ответил Вускери. — У меня и у самого есть кой-какие дела.
У Дирка полегчало на душе. Он боялся, что Вускери не захочет отпускать его одного.
А теперь Дирк продавал яблоки (отобранные у пьяного торговца на том берегу реки) и то и дело ощупывал спрятанные под полами старого камзола (он его выменял на свой собственный у какого-то бродяги близ Ширдичлейн) пистолет и нож (само собой, тоже краденые). У Дирка не было никакого плана. Но он всё-таки надеялся на успех. Его жизнь никогда не была легка, пока он не познакомился с Молли, а после этой удачи ему частенько казалось, что над ним простирается чья-то заботливая рука — хотя он и не мог бы толком объяснить, чья именно. Поэтому умирать он не собирался. Он рассчитывал прорваться сквозь толпу, размахивая пистолетом, и стащить Артию с эшафота. Он был рад, что Вускери с ним не пошел. Иначе бы он, Дирк, боялся бы за друга, и это помешало бы целиться.
Возле самого края воды сквозь толпу проталкивалась толстая пожилая прачка. На ее густо напудренном лице темнела синеватая тень от усов — она их, видимо, тщательно сбривала, но сбрить до конца так и не смогла. Она была могуча — а чего же еще ожидать, когда вся жизнь проходит в бесконечной стирке?! Прачка то и дело зычно покрикивала: