— Фокус!

Прислуживавшая Уасти девица выбежала вперед, поближе к концу пещеры, где стоял бог. И яростно завопила, плюясь от страха и гнева белыми пузырьками пены.

— Неужели вы не видите, что это фокус! Не дайте убийце уйти от наказания!

В толпе снова загромыхал неясный ропот, но я отпарировала:

— Совсем не фокус.

И, нагнувшись к зеленому плащу, оторвала от него кусок, выпрямилась и бросила его в пламя. Ткань сразу же занялась и вспыхнула, мигом почернев. Толпа теперь притиснулась поближе, но ее сосредоточенность сделалась иной. Я начала различать слова.

— Она невиновна. Дух Уасти защищает ее.

— Подождите, — крикнула я, и они остановились словно лошади, почувствовавшие вдруг во рту удила с силой натянутых вожжей. — Сделано еще не все. Бог разгневан смертью целительницы. Один из тех, кто здесь находится — убийца. Если не я, то кто же?

Настал момент нападать, а не защищаться, и я испытывала от этого свирепо радость, я, которая до сих пор всегда была преследуемой.

— Ты! — показала я на полную женщину в передних рядах толпы. — Это ты сделала? — и она попятилась, побледнев от шока. — Или ты? — и я повернулась к тощему, узкоголовому мужчине в центре, у которого отвисла челюсть, показывая печальное зияние между немногих скромно распределенных серых зубов. — Прикажи своим людям привести сюда тех двоих, — прошипела я Герету, и миг спустя ошеломленного мужчину и хнычущую женщину выволокли пред очи бога.

Сперва я подошла к женщине, и, когда овладела ее наполненными ужасом глазами, сказала:

— Не бойся. Если ты невиновна, Сиббос защитит тебя. Коснись руки Уасти, и она тоже защитит тебя.

Женщина — успокоенная, уверенная в своей невиновности и подчиненная теперь моей воле — прикоснулась к мертвой ладони, а затем покорно позволила мне отвести ее к факелу.

— Если она невинна, — выкрикнула я, — огонь будет для нее прохладным и приятным, как вода.

Я направила ее руку, так что кисть до запястья вошла в пламя, и она ахнула при этом, словно девочка, в первый раз увидевшая море, или закат, или гору — хоть и знает, а все равно испытывает восторг и изумление. Голоса истерически усилились. Я извлекла ее непострадавшую кисть, и брызнула ей на лоб несколько капель из медной чаши с водой. Она очнулась, ошеломленная и улыбающаяся. Следующим стоял мужчина, но результат был тот же. Толпа теперь волновалась, бурлила и голосила. Я навела на нее пристальный взгляд, и сделала рукой знак.

— Ни я, ни они, — провозгласила я. — Кто же?

Я увидела, что прислуживавшая Уасти девица стояла в первом ряду, куда она протолкалась и теперь пыталась попятиться. Лицо ее начал искажать страх. Внезапно она увидела, что я обратила взгляд к ней, и вокруг нас снова наступило затишье. Я двинулась очень медленно и все же по прямой, не глядя ни направо, ни налево, только на нее. Чем ближе я подходила, тем больше она пятилась, но не могла продвинуться. В любом случае толпа бы ей не позволила.

Когда нас разделял какой-то фут, я сказала:

— Ты тоже должна доказать свою невиновность перед Уасти и перед богом.

И множество охочих рук толкнули ее ко мне.

Все было легко и жестоко, у нее не осталось никаких сил. Мне и не требовалось ничего с ней делать, достаточно и ее собственной вины и естественного огня. И все же я оказалась неподготовленной к тому, что случилось — к явлению, вызываемому мной, и все же противоположному.

Я притащила ее к трупу Уасти и сказала:

— Коснись ее руки, и, если ты невиновна, она защитит тебя, и огонь не обожжет.

И тут она начала сопротивляться и плакать.

— Я боюсь, боюсь.

— Почему?

— Она мертва — мертвая! Я не выношу прикосновения к мертвым!

В пещере грянул громкий голос толпы.

— Испытание! Испытание! Испытание!

Я выкрутила воющей девице правую руку и вынудила ее опуститься к ладони Уасти. Вот тут это и случилось. Девица издала страшный крик звериный, бессмысленный, оборвавший скандирование словно ударом меча. Она опрокинулась навзничь и упала перед деревянным креслом, ее правая ладонь была обращена кверху, так что все увидели почерневшую плоть, опаленную до костей.

Шум теперь вырос во всеобщий гром торжества, ярости и ненависти. И прежде чем кто-либо смог остановить их — а кто б в самом деле попытался? — женщины овладели телом девицы и утащили, чтобы растерзать ее подобно волчицам, как растерзали бы меня. Однако девица была уже мертва — умерла в тот миг, когда коснулась руки Уасти.

Ощутив, наконец, тошноту, я подняла зеленый плащ и натянула его. Эта девица все-таки обладала какой-то таившейся в ней силой, да так и не нашла к ней ключа, только лезвие бритвы было той силой, которая уничтожила ее.

Глава 5

В ту зиму оттепели не было. Если и не прорицание, то здравый смысл Уасти доказал свою правоту.

Вереница фургонов, охраняемая красной движущейся оградой факелов, с трудом пробивалась вверх по узкому Ущелью Кольца, под аккомпанемент воющих с востока вьюг и кружащее белое неистовство нового снега. По крайней мере теперь мы освободились от волков, ибо они не любят восточных ветров, хотя воют ничуть не хуже их.

Я ехала в фургоне Уасти, среди ее вещей, которые я наконец узнала очень хорошо и считала своими. Парень правил моими лохматыми лошадьми, как правил ими для Уасти, и другая девушка, тихая как мышка, приносила мне по моей просьбе еду и сопровождала меня, нося принадлежности целительницы, когда я посещала больных. Нуждались они в немногом. В целом их можно было считать здоровыми. Одному я вправила сломанную руку и сняла боль; у некоторых появился жар, проходивший через день-другой; роды, легкие и без осложнений, у опытной матери, отлично знавшей, что с ней происходит. В данном случае училась сама целительница, но это знание могло позже оказаться полезным. И все называли меня Уасти.

Самым же странным из всего было случившееся с черной кошкой с кисточками на ушах. Два дня после смерти Уасти я не могла ее найти и не знала, куда она подевалась, так как мы тогда уже путешествовали. Но на третий день, рано утром, я проснулась и обнаружила ее сидящей у меня на животе. Она умывалась, подымаясь и опускаясь в такт с моим дыханием. Я кормила ее и ничего от нее не ждала, но она следовала за мной по фургону и по стану, когда мы разбивали его, и сидела, мурлыкая, у меня на коленях. Она тоже, похоже, позволила мне заменить Уасти. Я любовалась ее красотой и радовалась ой, но эта связь не была осознанной.

Другой моей заботой был Герет. Он проникся страхом ко мне, страхом настолько глубоким, что никогда не освободится от него. Меня это вполне устраивало, но я не хотела, чтобы он казался таким трусливым при караванщиках: пусть только уважает меня как целительницу, что они сочтут вполне подобающим.