— Как видишь, наша позиции, наконец, поменялись местами, — сказал он.
— Ты болен, — тихо произнесла я, не совсем веря в это.
— Да. Я болен. Но скоро мне станет лучше. Сожалею, что разочаровал тебя, богиня, — его взгляд немного сместился, перейдя на мой живот. — Хорошо, — произнес он, но это совсем не разгневало меня.
Воздвигнутые мной против него стены ненависти, конечно же, мгновенно рухнули. Его беспомощность тронула меня и вызвала сочувствие. Я подошла к нему и опустилась на колени рядом с ним.
— Что я могу для тебя сделать? Мне достать тебе чего-нибудь?…
Протянув руку, я коснулась его лица кончиками пальцев и, словно это послужило сигналом, тут же заплакала молчаливыми горькими слезами. Он тоже потерял то, что было ему дорого, какими б там ни были извращенными его желания и надежды. Пропащий. Он не мог даже выразить боли, которую испытывал. Он лежал под моим прикосновением, словно лед: Дарак, превратившийся в нефрит на дне шахты-гробницы, потому что я не смогла плакать по нему.
— Давай положим этому конец, — сказал он миг спустя очень мягко. Это бесполезно для нас обоих.
Я поднялась на ноги, а он закрыл глаза, затворяя эту последнюю дверь в себя каменной печатью.
Мне подыскали еще одну пещеру, и здесь-то я и улеглась; Мазлек лег поперек входа в нее. В ту ночь караулила я.
Рассвет, ледяной холодок в горах, крутые бока скал, блистающие красным.
Тем утром меня ждал кубок с винным напитком. Мазлек, словно ребенок, потягивался, протирая глаза и виновато глядя на меня, оттого что не стоял всю ночь в карауле.
Вазкор вышел из пещеры, когда солдаты принялись седлать и навьючивать лошадей. Он осмотрел собственного коня медленно и тщательно. Лицо его скрывала маска. Через некоторое время от забрался в седло и сидел с необычной одеревенелостью, словно ему требовалось усилие, чтобы удержаться на коне. Воины ждали его сигнала и последовали за ним по дороге.
До меня вдруг дошло: это сделала я. Началом всего этого послужила гроза, которую я повернула от Белханнора. Я разбила вдребезги душу Вазкора. И все же я не могла толком в это поверить. Где же, в конце концов, мое торжество по поводу достигнутого?
Мы с Мазлеком ехали несколько позади. Через некоторое время Вазкор знаком велел ехать первым другому воину и ждал на дороге, пока мы не добрались до него. Он повернулся к Мазлеку, и тот отстал. По сравнению с черным мерином Вазкора моя лошадь выглядела карликовой.
— Я видел прежде этого человека, — произнес через некоторое время Вазкор. Голос у него звучал слегка хрипло от жара и все же отличался от того, какой я слышала в последний раз. — Твой начальник стражи — один из людей Асрена, ездивший, по-моему, какое-то время со мной. В Эзланне.
Я ничего не сказала, не могла придумать, что сказать, поскольку те слова, которые мне нужно было произнести, замерли во мне на веки вечные.
— Ты думаешь, — сказал он после еще одного недолгого молчания, — что со мной все кончено.
Копыта резко цокнули по дороге.
— Ну, богиня, замок на реке Ан пал, но я могу опять отстроить его на его же развалинах, из его же кирпичей. Это не поражение, богиня, а задержка. Мы направляемся к горной крепости, которая обеспечит нам полную безопасность до тех пор, пока для меня не настанет подходящее время. Башня-Эшкорек — подарок мне от бывшего Джавховора Эшкорек-Арнора. Надеюсь, ты сочтешь ее удобной. Наш ребенок, вероятно, родится там.
Там, где горы подступали, выравниваясь, к Городу, они принимали окраску львов. Большая башня-крепость, подобно самому Эшкореку, была сложена из того же желтовато-красного камня. Не прекрасная, а уродливая, она отбрасывала свою неукротимую черную фаллическую тень на окрашенные закатом горы и скалы. Очень прочная, очень надежная, но предназначенная не для охраны рубежей, а для охраны того, что находится внутри. Тюрьма. У меня сразу возникло ощущение, что если я войду в нее, то уже никогда не смогу выйти на волю.
Ближе я увидела, что эта крепость окружалась огромным овальным кратером, заполненным на треть стоячей водой, черной и непроницаемой, как незрячий глаз. Через этот ров, казалось, не существовало никакого пути, кроме как вплавь. Водоросли стелились по поверхности сверкающими сетями, густея у основания башни.
Один из воинов Вазкора крикнул. Скалы подхватили его голос и раскололи на множество голосов, и швырнули их в нас со всех сторон. Затем молчание, но когда поползло эхо безмолвия, раздался ответный звук, и безмолвие бежало, как преследуемый преступник. В башне со скрипом и скрежетом открылась узкая дверь, и из этого рта-проема к нам начал высовываться длинный каменный язык. Надо рвом он выгнулся и исчез со скрежетанием в каком-то пазе под краем рва: мост. Он был шириной, по меньшей мере, в десять футов, но воины все ехали колонной по одному, точно по центру, и ведомая одним лишь инстинктом я сделала то же самое. Мой желудок, казалось, превратился в лед, когда я проезжала над водой. Вопреки своей воле я посмотрела в глубину, ничего не увидела, однако быстро отвела взгляд.
За узким дверным проемом — крытый внутренний двор с конюшнями по обе стороны, темное, примитивное, невеселое место. Трое человек в серых с желтыми полосами ливреях стояли, словно статуи. Толстый человек под длинной меховой туникой глубоко поклонился.
— Комендант, — произнес Вазкор.
— Мой государь, ваш гонец добрался до меня всего лишь день назад. Мы не так готовы, как хотелось бы.
Из-под серебряной маски орла блеснули маленькие глазки. Но этот малый — совсем не орел, а мифологический демон-жаба, упитанный и ядовитый. Опарр — и все же не Опарр; нечто поглубже и почернее.
Раз это крепость, то в ней должен быть какой-никакой гарнизон. Мы поднялись по каменным лестницам, прошли через большой овальный зал мимо складов и оружейных к толкотне казарм. Людей здесь все-таки жило мало, кучка одетых в серое солдат — воинов коменданта плюс старуха и молодая женщина, обе явно безмозглые, судя по моим беглым взглядам. Такой порядок казался странным, но я слишком устала, чтобы расспрашивать об этом; мы долгие дни пробыли вместе в дороге — я потеряла счет, сколько именно дней.
Вазкор при всех по-прежнему заметных следах лихорадки выглядел менее опустошенным, чем я, — но, впрочем, у него ведь здесь была, надо полагать, какая-то цель; а у меня же — ничего.
Я последовала за худенькой, слегка прихрамывающей служанкой в маленькую комнату неподалеку от вершины башни, и, когда та удалилась, я опустилась на занавешенную постель и погрузилась в сон.
Я проснулась вновь в темноте, вся дрожа от напряжения, прислушиваясь.
Но ничего не было слышно в безмолвной прочности башни. Я подошла к узкой щели окна, отодвинула ставню, выглянула на выбеленные скалы, черное небо, белоглазые звезды. Я была очень напряжена, не зная, почему.