Я вспомнил ее слова. Они построили его, кто бы ни были эти они — раса, после которой «выродился» ее народ, сверхъестественные божества, которым незачем было есть или сидеть на корточках, и которые, вероятно, обладали беспредельными богатствами и бесчисленным количеством рабов. И в меня закралась мысль, что я, подобно принцам Эшкорека, не хочу проходить этим древним путем, этим Сарвра Лфорн. Но у меня не было выбора, я был беглецом, за которым, возможно, уже сейчас шла погоня, и предательство и хитрость указывали им путь.
Я направил коня вперед. Он замотал головой, как будто хотел продвигаться вперед не больше, чем я.
Громадный проем арки подхватил стук копыт, потрескивание смолы и даже, казалось, звук моего дыхания, как гигантский барабан.
А потом я въехал в тоннель.
Атмосфера сразу изменилась. Факел разгорелся, потому что с высоты струился свежий воздух. Там стоял сухой полупряный запах, тонкий, приятный, жутковатый, как будто всего лишь полчаса назад на этой дороге, по которой наверняка никто не ездил больше сотни лет, жгли ароматные благовония и играла музыка.
Тем временем факел как мечом ударял по тысячам оттенков сверкающего цвета, по драгоценным камням и металлам.
Пыль только слегка приглушила это сияние. Разрушение едва коснулось этого места своими жилыми пальцами. Эго был заколдованный леденец, застрявший в горле времени.
Факел освещал только небольшие фрагменты, как кусочки мозаики, которые мне надо составить вместе, и, разбирая их, я был рад до глубины души, что не увижу их все разом одним взглядом.
Широкий зал обрамляли колонны, стройные пунцовые стебли с цветочными головками, золотыми лотосами и орхидеями, которые смотрелись в потолок как в черное зеркало. Там висели лампы, сейчас опутанные паутиной.
Вдоль дороги бежала мраморная мостовая. За ней поднимались стены тоннеля рыжего эшкирского камня, отполированные до ледяного блеска. Они были украшены лепниной и разрисованы картинами. Сначала я решил, что они живые, эти фигуры, нарисованные там, настолько они были достоверны, а пейзажи за ними, казалось, простираются в глубь стен, чего никак не могло быть, но выглядело это именно так.
Они были любопытные, эти фрески. На них люди летели по воздуху, иногда крылатые, чаще бескрылые, всегда в полете над широкими равнинами и зубчатыми пиками, а лук зарождающейся луны или красный глаз садящегося солнца — под ними. Любовники лежали в обнимку с необжигающими пожарами или ехали верхом на рыбах, или развлекались со змеями, пантерами и львами. Все эти люди-картины были колдунами. Они могли укротить ветер или послать его в полет, познать зверей, вызвать огонь, успокоить океан… И еще одно я заметил в них, кроме их магических сил и красоты, — некоторые были очень темноволосы, как мой отец когда-то и как я; но большинство из них были бледными, бледнее даже, чем раса Демиздор, не блондины с нефритовыми и синими глазами, а белые, как алебастр, с глазами из белого пламени.
Белые, как Уастис, моя альбиноска-мать.
Белые, как очищенная кость.
Тоннель был так построен, что можно было скакать по нему галопом, не встречая препятствий. Однако не доверяя совершенству мостовой — где-нибудь впереди могла обрушиться крыша, встретиться какая-нибудь неясная опасность, названия которой я не знал (и хотел, чтобы она осталась безымянной) — я пустил коня быстрым парадным шагом. Он был сильный, умный зверь; так мы проехали несколько миль.
Потом факел начал дрожать и тлеть, и на меня навалилась усталость, такая же, как у моего факела.
По моим предположениям, приближалась заря. Мне было любопытно, гнались ли уже собаки по моему следу, или там все еще были в замешательстве по поводу моего побега. Но каковы бы ни были их планы или мои, потребность во сне придавила меня свинцом. Я сознавал, что так долго оставался без отдыха не из-за мысли о погоне, а потому что не испытывал особого желания останавливаться здесь, тем более забыться сном в этой экзотической пустыне.
В этот момент задыхающийся факел обнаружил неожиданную вещь в стене справа от меня — овал бесформенной темноты.
Охваченный любопытством и беспокойством, я нагнулся посмотреть и различил в углублении вход, который, вероятно, вел в какое-то внутреннее помещение.
Я был заинтригован, и, отбросив детские страхи относительно духов и обмана — для которых в противовес моим рациональным рассуждениям это место сделало меня определенно хорошей добычей, — я проехал между колоннами на мраморный тротуар в углубление.
Это действительно была внутренняя комната, обставленная как жилье, очевидно, для божественных людей, которые путешествовали в тоннеле.
По меньшей мере занавес, висевший перед входом, был из тленного материала. Он рассыпался на пыльные частички, когда я отдернул его, и у меня появилось чувство, что я ошибочно потревожил что-то, к чему не должен был прикасаться.
Затухающее пламя факела еще раз пробежалось по большой комнате, выхватывая, как и раньше, отдельные предметы. Слева от меня стояла подставка со свечами на пиках с человеческий рост. Нужно было только протянуть руку и дать остаткам моего факела поцеловать их воск и разбудить свечи. Через несколько секунд теплый свет залил вход и показал мне такие же подставки по всей комнате. Какая-то странная и непреодолимая сила заставила меня слезть с коня, взять в руки одну из свечей и обойти всю комнату, зажигая огонь везде, где он мог гореть. Возможно, это были их чары, прежних обитателей, они хотели, чтобы я увидел великолепие, которое было памятником им. Я помню, что потом я считал себя глупцом из-за своих действий и предчувствий в тоннеле.
Это была красивая комната; ничего другого я не предполагал. Потолок был цвета зеленого оникса, резьба на нем превращала его в лесную крышу из листьев и виноградных лоз, которые благодаря игре света и тени как бы трепетали на легком ветерке. Ковры и драпировки превратились в тонкие паутинки; прикоснешься или встанешь на них, и их больше нет. В остальном обстановка сохранилась: любовные ложа в виде спаривающихся лебедей из слоновой кости и эбонитовых кошек, вазы из халцедона. Я наткнулся на огромное серебряное блюдо с фруктами, чистыми, как будто их только что сорвали. Запустив в них руку, я вытащил яблоко из прохладного хрусталя цвета красного вина, янтарный персик и виноград, ягоды были из черного турмалина, а листья — из нефрита: игрушки мужчин и женщин, считавших фрукты украшениями, так как им незачем было заполнять свои животы. Казалось, что легенды говорили правду. Было еще кое что. Золотая дверь вела в просторную ванную комнату. Я нашел ее неожиданно и вошел посмотреть. Вделанная в пол ванна была заполнена мхом, а золотые краны-дельфины не брызгали больше водой. Не хватало еще одного предмета. Привыкнув к нему в Эшкореке, я стал искать. Я глупо ухмыльнулся и испугался — рассказа, реальности этого совершенно другого мира. Унитаза не было.
Это было похоже на грубую шутку, на удар по лицу.
Любой человек, проходивший по их тоннелю, должен был оставлять свое дерьмо, как крыса. Но позднее я обнаружил узкие пропыленные уборные, которые они построили для смертных рабов, чтобы они не пачкали магистраль. Испытываешь какой-то черный позор, когда чувствуешь такую безнадежность. Наконец я привязал и накормил коня; Демиздор предусмотрела все нужды.