А женщина, которая умела говорить, как мужчина, издала легкий писк, как мышонок.
— Держись за меня, и не сходи с ума, — крикнул я ей, повернув голову.
Она не ослабила хватки.
Лошадь под нами с ржанием летела, ударяя копытами в небо, а звезды вертелись колесом. Усилием воли я коснулся ее мозга, охваченного хаосом страха, и принудил ее к повиновению и молчанию, пока держал нас — всех троих — без всяких усилий парящими в небе, как будто держал в воздухе кувшин с вином, чтобы развлечь девушек с кухни. Дрожа до самых суставов вытянутых ног, пока я сжимал ее бока бедрами, а ее мозг — своей волей, лошадь неподвижно стала. В пустоте.
За нашей спиной на террасе раздался рев, но увидев, что произошло, все замерли.
Под нами сияли окна, маленькие, как бусины. Гриву лошади шевелил легкий ночной ветер.
Я был молод, и я был богом. Сила во мне пела, как золотая стрела.
— Вы живы? — спросил я ее.
Я почувствовал движение ее головы на своем плече, когда она кивнула, будучи не в силах вымолвить ни слова.
Я легонько похлопал лошадь, извиняясь за то, что пришлось ее ударить.
Она вытянулась в плавном широком прыжке, еще и еще, и поскакала по индиговому воздуху, как по летнему пастбищу.
Эта поездка, как бы ни была коротка, попала-таки в миф. Потом в городе рассказывали о падающей звезде, о комете. Я думаю, в фольклоре Бар-Айбитни появилась легенда о принце и принцессе, спустившихся с небес на крылатой лошади. Я не могу сказать, была ли возможность забыть это зрелище хоть у одного человека из тех, кто наблюдал полет снизу.
Я соображал быстро и четко. И отверг идею подобного прибытия в Цитадель, хотя и сам не знаю почему. Может быть, не хотел фурора, или, быть может, думал о ней — каково ей будет упасть из облаков на руки сыну. Она крепко прижималась ко мне, больше не кричала и ни о чем не просила. Она почувствовала, что я могу, и покорилась мне, вот все, что я знал. Ее покорность была очень приятна в момент моего триумфа, в момент возрождения моей божественности.
Я спустил лошадь вниз, снижаясь мягко, как шелковый женский шарф, на открытое место за Пальмовым кварталом; рядом начинались виноградники. Повсюду был аромат магии, или так мне казалось. Ночь, бархатные рощи, линия старой изгороди и мерцание огней позади нас. Я позволил лошади с минуту постоять в высокой темной траве, она опустила голову и принялась щипать траву, как будто мы возвращались с базара.
Я сказал ей, возвращаясь в реальность:
— Кто-то предал вас, Малмиранет. Кто-то, кто видел, что я с вами, и кто достаточно хорошо вас знал, чтобы угадать, что вы сделаете в храме. Она сказала резким сердитым голосом, обвиняя меня:
— Мы летаем в небесах, а он говорит о предательстве. С ума сойти! Да, вы правы, от этого можно умереть.
Она отпустила меня, соскользнула с лошади и отошла на шаг. Я думал, что она плачет, пока не понял, что смеется. Я спешился, оставил поводья на шее лошади — она была не в том настроении, чтобы удирать, — и подошел к Малмиранет, притянул ее к себе и поцеловал.
Я был ненормальным, если хоть на мгновение мог принять за нее другую там, на лестнице! Она пахла не вином и не духами, а дымным запахом самой ночи. Не было губ, подобных ее, не было в мире подобных ароматов, а ее тело приникало к моему.
Миновал только один удар сердца, и она обвила меня руками, держа так же крепко, как и в небе. Затем она мягко оттолкнула меня, посмотрела в глаза и улыбнулась:
— Говорят, ром с возрастом становится только лучше?
— Сорем будет королем в Малиновом дворце, — сказал я ей. — Я сделаю его императором. Как вы вознаградите меня?
— Столь малым, — ответила она, — за столь многое. Я слишком стара для вас, мой чудотворец. — Но она продолжала улыбаться, не томная, но опасная, как высоко горящее пламя. Теперь она поцеловала меня, притянув мою голову за волосы, и шнуровка на ее мальчишеской рубашке распустилась так быстро, что, я думаю, она прошлась по ней раньше, чтобы помочь мне на моем пути. Нас, катающихся по земле, привела в чувство лошадь.
Я обернулся и увидел, что небо на западе снизу стало красным, как будто снова начался закат. Я почувствовал запах дыма, а вечер принес далекий шум, похожий на раскат грома.
— Пожар! — воскликнула она. — Кажется, в порту. Отчего он мог загореться?
Холодная змея скользнула по моей спине, и я ответил:
— От Бит-Хесси.
Лошадь неслась галопом не по воздуху, по твердой, мощенной плитняком мостовой Пальмового квартала. Толпа разбегалась впереди нас. Яркие улицы были более полны народом, чем обычно, бурля коварной тревогой, а башни с балконами ощетинились наклонявшимися фигурами, которые вглядывались в северо-западном направлении, туда, где алым фейерверком горели доки.
Они не знали, что случилось. Они думали, что это случайность, большой пожар. Те, у кого деньги были вложены в корабли, бледнели, ломали руки и отправляли рабов в ту сторону за новостями. Все усложнялось смехотворным суеверием — масрийским оцепенением перед богохульно неприкрытым пламенем. Лошадь неслась по оживленным улицам. Под западным ветром звонили колокола, в нем ощущался привкус пепла. В моем рту тоже: я был напуган, как будто старый Хессек вытянул из меня душу. Это произошло; когда я не был готов, хотя до этого долгое время я ждал в напряжении, а они ничего не предпринимали.
Копыта лошади процокали вверх по подъездному пути к Столбу, и для нас без пароля открыли Ворота Лисы. Обширный внутренний двор Цитадели был заполнен джердиерами и лошадьми и освещен раскаленным железом решеток на светильниках. Люди двигались почти без шума, слышнее был звон колоколов и далекий рокот толпы на месте пожара.
Один из капитанов Бэйлгара подбежал к нам и проводил нас во Двор секир.
Сором был в колоннаде, с ним — его приятели-джердаты Дашем, Денейдс и каменнолицый Ашторт, а вокруг ник безостановочно вращалась толпа входящих и выходящих солдат.
Появился Яшлом и вежливо помог Малмиранет спешиться. Я слышал, как она требовательно спрашивала, в безопасности ли ее девочки. Он ответил: да. Подошел Сорем, взял ее за плечи и возблагодарил бога, что она осталась невредима.
— Мы встретили Баснурмона, — сказал я.
— Во имя Масримаса, я так и подумал, что вы не из-за лошадей задержались.
— Чудотворец позаботился обо всем, — ответила она, — тебе рассказать о чуде сейчас или потом? Ты выглядишь озабоченным, мой прекрасный сын. Что происходит?
— Посидите на совете и узнаете. Вазкор, — он сжал мою руку. — Тебе вся моя благодарность, но об этом после. Ты видел пожар?
— Весь город его видит, — ответил я. Я чувствовал себя тяжелым, как свинец, лишенным энергии, и от суеты вокруг мне становилось еще хуже. Собрав остатки сил, я добавил: