— Ты говорил о наказании Яннула, — грубо напомнил он.
Парень покачал головой.
— Этот ублюдок Ригон велел притащить его в зал и приложить его правую руку к каминной трубе. Потом взял циббовую дубину и ударил по ней. Все кости до единой, должно быть, переломал. Вот тебе и все закорианское правосудие.
— Ригон, — еле слышно сказал Ральднор — и только. Потом, помолчав, спросил: — Где сейчас Яннул?
— Да боги его знают. Не здесь, это уж точно. А что ты будешь делать? — полюбопытствовал солдат. Но Ральднор слишком хорошо знал его, чтобы болтать.
— Я? А что я могу сделать?
Весь день его крутил гнев. Причина этого гнева — Яннул — отошла на второй план. Хотя он и не разбирался в этом, какая-то его часть знала, почему он больше не ищет Ланнца и не спрашивает, где тот находится. Но все-таки гнев не давал ему думать. Он был совершенно поглощен этим чувством.
Наступил вечер, и на длинных столах накрыли ужин.
— Берегись, Ральднор, — прошептал ему один заравиец. — Мои боги подсказывают мне, что Ригон еще не закончил с тобой.
— Мои боги тоже кое-что мне говорят, — мрачно отозвался Ральднор.
Еще один взглянул в его сторону и сказал:
— Сломать человеку правую руку, чтобы он не мог зарабатывать себе на жизнь, — это называется как угодно, только не правосудием. Он ведь был жонглером, да? Теперь уж он вряд ли сможет чем-то жонглировать.
Повисла внезапная тишина. Задержавшийся Ригон только что вошел в зал, окруженный своими офицерами. Он не стал садиться, а ударил в колокол, висевший рядом с его местом, и последние шепотки и шорохи замерли.
— Я хочу сказать вам кое-что. Не сомневаюсь, всем вам известно, что двое наших сочли подходящим перейти дорогу Драконьей гвардии Амрека. За то, что они до сих пор живы, им следует благодарить лорда Катаоса и хорошее расположение духа, в котором сейчас пребывает король. Ланнца наказали. Сарит, как вы видите, получил прощение. Лорд принц считает допустимым снисхождение к глупцам, но вы все получили примерное предупреждение о том, что я глупости не люблю. Можешь благодарить своих богов, Ральднор из Сара, что я сейчас тоже в хорошем настроении. Впредь изволь работать вдвое усерднее и следить за своим поведением вдвое внимательнее, чем все здесь присутствующие. Понятно?
Тишина казалась нестерпимой. Мало-помалу всех охватило ощущение неминуемой трагедии, и все глаза обратились на Ральднора, сидящего в конце скамьи. Не поворачиваясь, он поднялся на ноги. Его лицо было совершенно непроницаемым, но он протянул руку и взял со стола большой нож для мяса — по залу пронеслось шипение, словно на раскаленные кирпичи плеснули ледяной водой. После этого он прошел через весь зал к столу Ригона.
— Положи это, Сарит, — бросил тот.
— Тогда верни мне мой нож, закорианец.
— Ты получишь свой нож, когда сочтет нужным принц Катаос.
— Значит, обойдусь этим. Или ты будешь чувствовать себя в большей безопасности, если сначала перебьешь руку и мне тоже?
На лице Ригона заиграла жутковатая ухмылка.
— Похоже, ты обиделся на наказание, которое я назначил Ланнцу. Интересно, вас связывала одна лишь дружба или нечто большее? — Начальник гвардии обернулся, безмолвно приказывая сидящим на скамьях смеяться. Послышалось несколько смешков, но веселье было фальшивым, и его мало кто поддержал.
— Слова, закорианец, — сказал Ральднор и, держась в паре шагов от противника, нацелился в грудь Ригону зазубренным острием мясного ножа. — Ты собираешься кормить меня одними словами? Когда-то ты обещал угомонить тех, кому захочется драки. Мне ее захотелось. Угомони меня, господин начальник стражи.
Чудовищная, непомерно развитая правая рука Ригона медленно легла на рукоятку меча. Этого должно было хватить.
— Я угомоню тебя, Сарит. Брось свою игрушку, и я дам тебе попробовать плети. Думаю, она понравится тебе больше, чем то, что у меня здесь.
Он уловил какое-то движение и качнулся, уходя от него, но не ожидал этого и поэтому опоздал. Кромка мясного ножа Ральднора задела щеку закорианца — ту, на которой до сих пор не было шрама, и из нее алой струйкой хлынула кровь. Ральднор знал, что смерть подобралась к нему так же близко, как и сам Ригон, но им овладело такое безумие, что он жаждал ее приближения, ибо был уверен, что сможет перехитрить ее так же ловко, как только что перехитрил виса. Он казался легким, как воздух, тогда как Ригон был силой стихии, громыхающей вокруг него. Драконий меч в руке великана жаждал его крови. Ральднор отскочил в сторону, пригибаясь, и массивный клинок просвистел мимо, со звоном поразив одну из каменных колонн. У Ригона не было щита. Он крутанул меч как топор, стремительные удары, посыпавшиеся один за другим, были гипнотическими и парализующими. Он сражался с презрением, как машина, знающая, что непобедима и может не думать. «Учителю имело бы смысл поостеречься своего ученика», — отчетливо пронеслось в голове у Ральднора. Но в своей ослепительной ярости он видел лишь ореол репутации, окружающий этот меч, нечто, чему должно быть пугающим, но что почему-то было недостаточно страшным.
«Взгляни на меня, Ригон, — думал он, — я умираю от страха», — и упал перед великаном навзничь, словно испугавшись. На него обрушилась буря, а зубы Ригона сверкали не хуже молний. Огромная рука подняла меч, и смерть Ральднора висела на его острие, болтаясь, как тряпичная кукла.
Ральднор ударил снизу вверх, навстречу этой грозно летящей руке. Этот стремительный, почти случайный удар перерубил запястье начальника гвардии. Хлынул поток крови, бычьи мускулы конвульсивно сжались, и меч вывалился из разжавшихся пальцев Ригона.
Тот рухнул на колени, прижимая к себе отрубленную руку и заходясь в крике. Ни один человек не пришел ему на помощь. Все безошибочно ощутили, что его власти пришел конец, но причина была не в том. Зрелище этого чудовища — коленопреклоненного, просто и бесповоротно низведенного до суммы животных частей тела, лишившегося, точно разбитый кувшин, всей своей силы — привело их в смятение.
Но холодно сверкающий гнев Ральднора не утих. Он понял, что через миг они накинутся на него и ему вновь придется испытать на себе правосудие Катаоса. И он понесся по залу, перепрыгивая через скамьи, к входной двери. Никто не преградил ему дорогу. Казалось, он двигается в другом времени, и в коридорах тоже оказалось пусто.
Он бежал в дымном свете ламп по мозаичному полу, ища выход. Он уже был не в силах рассуждать здраво — у него остались одни инстинкты. Наконец он увидел окно, даже не дверь — окно, от которого вниз тянулся сухой плющ, почти убитый морозом. Он ухватился за его сморщенные коричневые плети и спустился по ним во двор, окутанный мраком и поросший лесом колонн из маково-алого стекла.
«И что теперь?» — спросил он себя, и ответом ему была черная всепоглощающая пустота. Ничего. Но что-то все-таки было.
Свет. Он мелькнул где-то впереди, и там, где он просачивался сквозь стволы колонн, вспыхивал бледный сердоликовый огонь. Ральднор отпрянул, но пламя нашло его лицо. Это была девушка, несущая светильник. За три месяца, проведенных в этом дворце, он уже навидался таких девушек в аллеях парка, окружавшего главный дворец, — величаво прогуливающихся в отдалении, всегда в сопровождении слуг, всегда замысловато причесанных, с унизанными кольцами пальчиками. Но эта была одна. Она чуть склонила головку набок и улыбнулась ему опасной, любопытной улыбкой.