— Анак, — прошипел он.

Совет все так же молчал. Глаза у всех бегали.

— Анак! — завизжал Амрек. — Он смеет изображать на своей печати змеиную богиню! — вскочив с трона, он ткнул в сторону шестерых личных телохранителей, плечом к плечу стоящих за его спиной. — Заравийца! Найдите мне в Корамвисе какого-нибудь заравийца и приведите его сюда.

Два солдата в черных плащах вышли с непроницаемыми лицами.

Они отыскали в бедном квартале какого-то заравийского портного. Его жена бежала за ними всю дорогу, причитая и умоляя их, пока они волокли бедолагу по узким переулкам до широких белых улиц, а потом мимо обсидиановых драконов Аллеи Рарнаммона. Избранники Амрека посмеивались, а прохожие откровенно смеялись, ибо заравийцев, которые должны были прижечь гнойную язву восстания Равнин, но не справились с этим, в городе не слишком-то любили.

Драконы втащили испуганно хнычущего портного в зал Совета и поставили перед королем. Амрек вытащил из-за чьего-то пояса кинжал и распорол ветхую рубаху портного.

— Твой хозяин, Рашек, вонючий Лис с заравийской помойки, послал мне один подарок, который ты отнесешь ему обратно.

Он ударил ножом. Хлынула кровь. Портной дико закричал и не прекращал кричать, пока Амрек вырезал на его спине схематичное изображение восьмирукой женщины со змеиным хвостом.

Наконец, дрожа, Амрек уронил нож на плиты пола. Заравиец потерял сознание.

— Уберите эту падаль. Отправьте его в Абиссу, живым или мертвым.

Тишина, стоявшая в зале, казалась такой густой, что была почти осязаемой. Старое лицо советника Матона было серым и морщинистым. От вида крови ему стало дурно.

Катаос, не двигаясь, сидел в полумраке.

Больше не было никаких сомнений в том, что Амрек совершенно безумен.

В Оммосе свирепствовала чума.

Она пришла вместе с летней жарой. Люди мучились болью в животе, чернели и умирали. Из гарнизона в тысячу дорфарианцев, размещенного в Хетта-Паре, которому пришлось хуже всего, осталось в живых всего двести, да и те в большинстве своем еле держались на ногах.

К тому времени степняки уже взяли Уткат, где когорта оммосских солдат, сражавшихся с ними на равнине Орш, непостижимым образом обратилась в паническое бегство. В конце концов сошлись на том, что виной всему губительное действие недуга и некоторые глупые предрассудки. Оммосцы перестали жечь желтоволосых кукол. Некоторые, как утверждали нерешительные слухи, вместо этого жгли восковые изображения Амрека. Все степняки поголовно были колдунами, заключившими сделку с адом и его порождениями — баналиками, анкирами и демонами.

В конце концов новости дошли даже до Оммоса. Саардос действительно был разорен, а элисаарский король убит в Шау беловолосыми берсерками, в бою впадавшими в неистовство и, похоже, совершенно неуязвимыми. Элисаар по меньшей мере уже не мог снабдить Амрека войсками для его ожидаемого наступления, хотя Закорис и прислал щедрый верноподданический дар в три тысячи человек — с радостью и презрением. Закорианцы не боялись пиратов. Ханассор, недосягаемый в сердце своей скалы, смеялся над морским сбродом, кто бы это ни был. Пускай сотрут Элисаар с лица земли и двигаются дальше. Но все же кто это был? Оммосцы имели ответ на этот вопрос: дьяволы, вызванные из Вод Эарла тем же колдуном, который поразил их чумой.

Армия Короля Равнин добралась до Гопарра и приготовилась к осаде. Примечательно было то, что, невзирая на эпидемию, свирепствующую в осажденном городе, ни один человек из армии Ральднора, будь он вис или степняк, не заразился.

В тягучей жаркой синеве ночи стрекотали сверчки, шелестя хрупкими крылышками.

На склоне у стен осажденного Гопарра лежал мужчина с Равнин. Время от времени он вздрагивал, не просыпаясь. Сверчки тревожили его сон.

К нему пришло ее лицо, ее забытое лицо. Оно было белым, совершенно белым, и прозрачным, как хрусталь. Оно висело в воздухе, будто маска.

— Аниси, — пробормотал он.

Рядом с ним не было никого, находящегося столь близко, чтобы услышать его лихорадочный шепот или проникнуть в его спящий разум. Он всегда очень тщательно заботился о том, чтобы спать в одиночестве.

Далеко вверху небо распорола фиолетовая молния.

Рас резко проснулся, словно от толчка. Пробуждение каждый раз становилось для него пыткой, ибо наяву он знал, что она мертва, а он — жив. Наяву он забывал ее лицо, помня лишь смутный образ.

Когда копье раскололо его череп, и он убил Йир-Дакана в верхней комнате, ему вдруг неожиданным откровением пришла уверенность в том, что надо сделать.

Он должен убить Ральднора.

Никогда прежде ему не приходил в голову такой способ исцеления от его боли, но тогда, лишив жизни Йир-Дакана, он понял, как легко и благотворно для его безжизненной души проливать чужую кровь.

Но Ральднор больше не был земным человеком. Теперь он стал вместилищем воли богини, бездушным, как и сам Рас, способным умереть, но неуязвимым для палача из плоти и крови. Лишь судьбе, а не чьим-то рукам, под силу остановить сверхъестественное существо, в которое он превратился.

Рас поднялся на ноги и направился к загону с зеебами. Миновав двух часовых-степняков, он накрепко закрыл и запер на замок лихорадочный огонь, пожиравший его душу.

Перед его мысленным взором проплыли черные лебеди, на всех парусах спешащие в Закорис или ждущие у дорфарианских и оммосских берегов. В его мыслях завертелся калейдоскоп возможностей. Как когда-то тот, другой, он в последнее время прилагал все усилия, чтобы изучить дорфарианцев. Но при этом он не видел в них своих врагов. Они были для него средством достижения цели.

Он вывел зееба из загона и вспрыгнул на него.

Мускусная листва расступилась, открыв побледневшую луну. Никто не остановил его. Единство степняков было таким, что в этом не виделось смысла.

Отъехав на три мили от лагеря, он наконец вспомнил о своих волосах и коже и натянул капюшон.

22

Корамвис, когда он подошел к нему, показался ему сотканным из белого пламени.

Застианские месяцы уже начались. Днем стояла небывалая жара, такая оглушающая, что казалась дурным предзнаменованием, но для Раса это не значило ничего. Стражники у огромных ворот, не ожидая ничего необычного от одинокого пешего путника и одуревшие от солнца и неба, едва взглянули на него.

Через несколько миль от Хетта-Пары Рас влился в большую группу оммосцев, намеренных оставить между собой и степняками как можно больше миль. К тому времени он уже вытемнил волосы и кожу какой-то едкой краской, растворимой в воде. Делая это, он не ощущал предательской насмешки судьбы — даже когда вошел в Корамвис. Он не вспоминал прошлое Ральднора, ибо Ральднор стал для него просто мишенью — не больше и не меньше.

Краска разъела его плоть, кожа покрылась мокнущими язвами, но он едва замечал их. Оммосцы, однако, старались держаться от него подальше, считая его струпья какой-то новой разновидностью чумы.