Они пришли втроем, осторожно открыв дверь и нервно разглядывая Пандав из-под накрашенных век.
— Скажите хозяйке, что я предлагаю сделку, — обратилась к ним Пандав. — Я стану есть эту гадость, если она позволит мне упражняться во дворе. Иначе я умру.
Они уставились на нее так, словно она говорила на незнакомом языке. Тогда Пандав бросилась вперед и вытолкала всех троих за дверь. Испугавшись ее, словно леопарда, вырвавшегося из клетки, они кинулись наутек, оставив танцовщицу на свободе.
Двор был не слишком большой, мощеный камнем, с двух сторон обнесенный храмовой оградой, а еще с двух — высокими стенами, покрытыми желтоватой штукатуркой. Несколько тускло-розовых и серых неаккуратных линий складывались в подобие узора, тут и там стояли горшки с цветущими кустами. И все же на двор падал солнечный свет, а только что политые цветы благоухали свежестью и надеждой.
Пандав не медлила. Она не могла знать, сколько времени ей отпущено, поэтому начала наклоняться и выпрямляться, делать растяжку, «колечко», «ласточку» и прочие акробатические упражнения.
Несколько раз медленно пройдясь колесом по двору, она вспомнила побои в Ханассоре, которыми закончилось ее детство.
Выпрямившись, она остановилась, чтобы перевести дыхание, откидывая с лица обрезанные волосы. И увидела, что все проемы выходящих во двор дверей забиты толстыми святыми девицами, которые взирают на нее с изумлением. Кроме того, на лестнице у западного конца ограды стояла хозяйка и пристально смотрела на девушку, жуя засахаренные фрукты.
Усмехнувшись, Пандав отдала ей безрассудный пламенный салют стадиона.
— Они передали тебе мои условия? — крикнула она.
Хозяйка ничего не ответила, лишь подарила девушке долгий взгляд, повернулась и ушла в свои покои, задернув занавески со звоном медных браслетов.
Никто не пришел, чтобы загнать Пандав назад в узилище, никто не наказал ее.
Она немного поела, потому что нельзя же совсем не есть, но при этом тщательно вычистила тарелки, выбросив их содержимое в горшок с крышкой, а потом вытряхнув его в глубокий бак для отходов.
Если она будет есть или, по крайней мере, делать вид, что ест, то, может быть, ей дадут и другую пищу, особенно если поймут, что она не «пышнеет». Пандав скрутилась, как черная змея, подняла ноги и обошла двор на руках.
* * *
Днем девицы, если не выполняли свои обязанности на подушках в храме, то, развалясь, сидели во внутреннем дворе. Большинство из них поднималось поздно, особенно после дня служения, и полуденная жара снова погружала их в сон во внутренних помещениях. Иногда они придумывали себе дела, занимаясь шитьем, нанизывая ожерелья из бусин или тщательно укладывая свои волосы. Пять или шесть девочек, еще не достигших возраста посвящения в служение Ках, регулярно приносили им чаши с конфетами.
Вечером, когда делалось прохладнее, как раз перед ужином, в кустах за оградой начинали петь сверчки, тени птиц пересекали двор, и святые девицы оживали. Они одалживали друг другу украшения, вплетали цветы в прически, болтали. Они даже позволяли себе сравнивать своих покровителей. Ках дорожила способностью мужчин доставлять наслаждение, и поскольку у большей их части это свойство отсутствовало начисто, шлюхи имели полное право высказывать недовольство. В этом отношении Застис приносила и хорошее, и плохое. Мужчины торопились, переполненные похотью, но довести дело до конца получалось только у каждого десятого.
У Пандав, привыкшей к коротким и энергичным разговорам девушек в женских залах стадиона, эта медленная корявая болтовня вызывала лишь раздражение.
И все-таки она делала свои упражнения во дворе, понимая, что шлюхи смотрят на нее, кто-то прямо, кто-то из-под полуприкрытых век, замкнуто, но очарованно. Во вселенной, где с мужчинами так же ничего нельзя было поделать, как с погодой, женщина, проявляющая мужские качества — физическую свободу и силу, высокомерие и самодостаточность, — вызывала почтение.
Среди девушек оказалась одна, которую полнота ничуть не портила. Хотя ее тело было большим и одним из самых тяжелых, она двигалась с совершенным изяществом, легкая, как пушинка. Ее кожа блестела, а в огромных глазах, если удавалось поймать ее взгляд, сверкал ум. Вместо двух кос с медными колокольчиками на концах, которые были знаком служения Ках, она носила волосы распущенными, словно прекрасное расчесанное облако. Ее звали Селлеб.
В отличие от других девушек, Селлеб не бездельничала. В комнате за покоями хозяйки стоял ткацкий станок, на котором она ткала полотно для зимних храмовых одеяний. Она не оторвалась от своего занятия, даже увидев проявившегося на пороге черного леопарда.
— Какая красота, — Пандав подошла к ней поближе и дотронулась до сверкающего облака. — Работорговец, который обрезал мне волосы, сошел бы с ума, увидев эту роскошь.
— Когда меня продали сюда, отец тоже обрезал мои волосы, — безмятежно отозвалась Селлеб, управляя станком.
— Ты когда-нибудь жалела, что оказалась здесь?
— Нет. На ферме у отца я голодала. Я родилась крупным ребенком, поэтому они решили, что могут кормить меня корками и воздухом. Живот постоянно сводило от голода.
— Что ж, тебе удалось это исправить, — тонкая рука Пандав скользнула на налитое плечо девушки.
Селлеб продолжала ткать.
— Но мне эта еда не подходит, — продолжала Пандав. — Сама видишь, я такая же, как была — кожа да кости.
Селлеб улыбнулась, но ничего не сказала.
— Мясо, — произнесла Пандав, выгнув брови. — И фрукты.
— Каждые десять дней нам дают полное блюдо мяса, — наконец ответила Селлеб. — Свежие фрукты можно купить, но лучше попросить покровителя, который постоянно проводит с тобой время.
— Я слишком худая, чтобы просить, — загадочно пояснила Пандав. — У меня пока нет покровителя. Ты же очаровательна, и наверняка у тебя много поклонников, которые предпочитают твою постель.
Селлеб снова улыбнулась. Пандав обняла ее за талию, насколько смогла обхватить.
— Мне нужно еще больше мяса, — прошептала она, склонившись к уху девушки. — Есть ли возможность достать что-то с алтарей? Я могу есть его даже сырым, если понадобится.
— Возможность-то есть, Панндау, — ответила Селлеб, произнеся закорианское имя лучше, чем многие, кто пытался его выучить. — Но чем ты отплатишь мне за помощь?
— Я стесняюсь…
Селлеб тихо рассмеялась.
— В Элисааре я выучилась кое-каким приемам любовной игры, — наконец сказала Пандав. — Я могу научить тебя им, если ты согласна. Ты сможешь применять их в служении Ках, чтобы увеличить свое удовольствие и удовольствие своих покровителей, и тем заслужишь одобрение богини.
Хозяйка шлюх вошла в келью Верховного жреца и опустилась на колени, тяжело дыша. Он важно восседал в кресле, пока она не отдышалась достаточно, чтобы произнести: