И только один человек не забывает — сам преступник. Он помнит, что сделал. Помнит, когда ложится спать, помнит, когда встает, помнит каждую минуту, днем и ночью, помнит даже во сне.
Он знает, что есть человек, который видел его лицо в самый неподходящий момент, и он боится этого человека. Насколько возможно, он пытается изменить свою внешность. Он бреет усы и стрижется ежиком. Он никогда больше не надевает зеленые габардиновые брюки, они спрятаны у него в "гардеробе, и он не решается их продать, чтобы не вызвать подозрений. И все-таки боится.
Еще он боится, что кто-нибудь найдет в конце концов вексель, который он потерял. Вексель с его именем.
Каждый день он боится раскрыть газету, чтобы не прочесть там, что бумага наконец найдена и преступник вот-вот будет схвачен. Он в таком страхе, что не может удержаться и время от времени идет на место преступления, чтобы поискать в зарослях потерянный вексель, хотя знает, что это бесполезно.
Он должен еще и еще раз убедиться, что страшная бумажка не лежит где-нибудь в прошлогодней траве или под камнем. Поэтому он иногда садится в машину и мчится за шестьдесят километров, к хорошо знакомому месту на окраине Прерий. Ведь он пошел на все, не остановившись даже перед убийством, чтобы только избавиться от своих бесконечных долгов, которые не давали ему спокойно жить. Так неужели он теперь пропадет из-за какой-то ничтожной бумажки?
Он ни разу не подумал, что оборвал человеку жизнь, что по его вине старик никогда не увидит, как это лето сменится осенью. Он думает только о себе. Он должен спастись любой ценой. Но он боится. А когда человек боится, он очень опасен.
* * *
Мумрик еще не вернулся из Стокгольма, с химической экспертизы, но полицию уже известили, что в мельчайших частицах шоколада, прилипших к Мумрику, действительно обнаружены следы мышьяка. А в той части плитки, что была у Калле, мышьяку оказалось достаточно, чтобы убить человека. Какое счастье, что ребятам опротивел шоколад и они даже не притронулись к этой плитке!
Покушение не удалось сохранить в тайне от Евы-Лотты. Все газеты писали о нем. Кроме того, комиссар счел своим долгом предупредить ее. Конечно, после настойчивых обращений во всех газетах поток подарков и лакомств совершенно прекратился, но Еве-Лотте все же лучше быть настороже. Человек, дошедший до крайности, мог найти и другой способ причинить ей зло. И, хотя комиссар опасался, что бедная девочка может опять заболеть от потрясения, когда узнает страшную правду, он все же пришел в дом булочника и серьезно поговорил с ней.
Но он ошибся в своих предположениях. Ева-Лотта нисколько не заболела. Она рассердилась, и притом не на шутку.
— Беппо же мог умереть! — кричала она, — ни за что ни про что чуть не погубить несчастную собаку, которая никому не делала зла!
В глазах Евы-Лотты это было ни с чем не сравнимое злодеяние.
Впрочем, природная беззаботность помогала ей забывать страшное. Через несколько дней она опять была весела. Она забыла, что на свете есть нехорошие люди, и знала только, что сейчас летние каникулы и жизнь чудесна.
Да, но до начала занятий осталась всего только однаединственная неделя! Все рыцари Белой и Алой розы считали, что эту короткую неделю надо использовать для чего-нибудь поинтереснее, чем печальные размышления о случившемся. Все равно ничего не изменишь!
Беппо совсем поправился, и Сикстен, сидевший около него как пришпиленный, снова был охвачен жаждой деятельности.
Он опять созвал под знамена свои войска. Они собрались в гараже и принялись плести интриги. Ибо час мщения пробил, и Алые собирались рассчитаться с Белыми розами за Мумрика в глобусе и за другие безобразия.
То, что Андерс нечаянно отравил Беппо, сюда не причислялось. Сикстен от всего сердца простил его, и к тому же Андерс самым трогательным образом ухаживал за Беппо во время его болезни.
Белая и Алая розы начали свои войны еще задолго до появления Мумрика. И, хотя Мумрик со всеми приписываемыми ему магическими свойствами был идеальным поводом для войны, существовали еще и другие сокровища, которые можно было отвоевывать у противника. Например, Белая роза овладела жестяной коробкой, битком набитой тайными бумагами. Андерс считал, что коробку эту можно без особого риска хранить в комоде на чердаке. В обычное время, возможно, это было и так, но сейчас, когда Мумрик находился в служебной командировке, Сикстен пришел к выводу, что коробка Белой розы — отличная драгоценность и ее стоит похитить, даже если придется бороться до последнего человека. Бенка и Йонте, конечно, тут же согласились. Трудно себе представить двоих ребят, которые больше были бы преисполнены решимости бороться до последнего человека.
После того как героическое решение было подкреплено страшными клятвами в гараже, Сикстен однажды вечером тихо и спокойно пошел в штаб Белых роз и взял коробку. Однако ожидаемого вопля со стороны Белых роз не последовало — по той простой причине, что они ничего не заметили. Наконец терпение Сикстена истощилось, и он послал Бенку с высочайшим письмом к Белым розам, чтобы они очнулись и поняли, что произошло. Письмо было следующего содержания:
Где же тайная коробка Белой розы,
Где же ее тайные бумаги?
Там, где кончаются Прерии, стоит дом,
В том доме есть комната,
В той комнате есть угол,
В том углу есть бумага,
На бумаге — карта,
На карте… вот именно!
О белые мокрицы, бегите,
В том доме поищите!
— Не пойду я туда ни за что на свете, — сначала сказала Ева-Лотта.
Но, поразмыслив, решила, что не может же она на всю жизнь отказаться от Прерий: ведь другого такого места для игр не сыскать! Весной и осенью, летом и зимой Прерии оставались одинаково заманчивыми, таящими множество всяких возможностей. Если навсегда отказаться от Прерий, так уж лучше идти в монастырь.
— Я пойду с вами, — объявила она после короткой внутренней борьбы. — Лучше с этим сразу покончить, а то я всю жизнь буду трусить.
На следующее утро Белые розы поднялись ни свет ни заря, чтобы враги не застали их врасплох во время поисков. На всякий случай Ева-Лотта не сказала дома, куда она отправляется. Она на цыпочках вышла через садовую калитку и присоединилась к ожидавшим ее Андерсу и Калле.
Прерии оказались вовсе не такими страшными, как думала Ева-Лотта. Здесь было мирно и тихо, как всегда. В воздухе с веселым свистом носились ласточки — чего же гут бояться? Усадьба выглядела почти приветливо. Она уже не производила впечатления заброшенной и необитаемой — просто люди еще не совсем проснулись. Скоро они распахнут окна, шторы затрепещут от утреннего ветерка, комнаты наполнятся оживленными голосами, а из кухни послышится приятный звон посуды, предвещающий заэтрак. Действительно, бояться абсолютно нечего.
Но, когда друзья вошли в дом, они все-таки почувстювали, что это мертвый дом. В углах паутина, обои позваны, окна разбиты… И никаких других голосов, кроме их собственных, разумеется, не слышно.