– Но Беседкин при встрече его узнал! Поэтому он кричал во время драки: «Я тебе покажу, как по стройкам шляться!» – припомнил Корнеев.
– Именно. Кроме того, он имел поручение осмотреть новое здание Летнего театра и дать свое заключение о качестве строительства. Но здесь он вдруг увидел Лайму. И бегал следом за ней до тех пор, пока не ввязался в операцию по освобождению Мельченко.
– А где он сейчас? – осторожно поинтересовалась Лайма.
– В больнице.
– Господи ты боже, что с ним?!
– Пока лишь температура и насморк, но он напугал врачей рассказами о своем слабом здоровье, и они держат его под наблюдением – на всякий случай. Еще вопросы, или будем расходиться?
– У меня вопрос напоследок, – раздался голос Корнеева. – А чем закончился наш любимый фестиваль? Мы в этой горячке совсем про него забыли.
– Фестиваль? – удивился Тагиров. – Нормально закончился. Люди были потрясены зрелищем рухнувшего театра, но поскольку никто не пострадал, все быстро успокоились. Вообще-то веселье продолжалось всю ночь, и в конце гостям уже как-то не до театра было. А назавтра большинство разъехалось по домам, увозя самые приятные воспоминания. К тому же кто-то пустил слух, что теперь это будет на каждом фестивале – сначала строят театр, потом его взрывают. И так ежегодно. Многие верили. Ну что, пора заканчивать наше совещание?
– Пора, – согласилась Лайма, вставая и направляясь к выходу. За ней потянулись и Медведь с Корнеевым.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, Лайма хмуро заметила:
– Надеюсь, Беседкина еще не выпустили из больницы, и он не подкарауливает меня внизу с цветами и угрозами. Хотя, – неожиданно вздохнула она, – может быть, Беседкин поднял бы мне настроение. Так хочется, чтобы кто-то думал о тебе, ждал тебя…
– Почему – кто-то? – сердито спросил Корнеев. – Ты же говорила, что все еще любишь Шаталова! Разве Беседкиным можно заменить настоящую любовь?
– Нельзя, – печально ответила Лайма. – Но Шаталов – это уже из области фантастики.
– Еще не все потеряно, – возразил Корнеев. – Возьми и позвони ему.
Они вышли на улицу и остановились на верхней площадке лестницы, спускавшейся к тротуару, возле одной из мраморных колонн. Солнце било в глаза, мешая смотреть на мир широко раскрытыми глазами.
– Не буду я звонить, – пробурчала Лайма. – Он наверняка уже нашел себе другую.
– Не нашел, – покачал головой Корнеев. – На спор? Если я выиграю, тогда ты нас с Иваном пригласишь на свою новую свадьбу. И не станешь говорить, что мы тебя дискредитируем. Я могу доказать, что прав.
– Ну как ты можешь доказать? – вспылила Лайма. – Вечно у тебя какие-то безумные идеи!
– У меня умные идеи, – возразил Корнеев и, взяв ее руками за плечи, развернул в сторону лестницы. – Посмотри внимательно вниз.
Лайма посмотрела, сощурилась, потерла глаза кулаками, снова посмотрела и охнула. Внизу стоял Геннадий Шаталов и, задрав подбородок, смотрел прямо на нее. Подбородок у него был упрямым, глаза жесткими и внимательными, а губы твердыми на вид, но на самом деле такими нежными…
Лайма внезапно всхлипнула и, посмотрев по очереди на своих друзей, прошептала:
– Это он!
– Конечно, это он, – ворчливо сказал Корнеев. – Не понимаю, почему ты стоишь тут, а не летишь к нему сломя голову?
Лайма раскинула руки и помчалась по ступенькам, чувствуя, как сердце колотится о ребра – от восторга и безумной надежды на счастье. Шаталов ждал ее внизу, сгорая от нетерпения.
– Я опять ничего не понял, – сказал Медведь и даже головой потряс. – Как этот парень здесь очутился? Этого просто не может быть. Волшебство какое-то.
– Когда рядом с тобой женщина с разбитым сердцем, поневоле хочется ненадолго стать волшебником, – усмехнулся Корнеев. – В конце концов, что такое чудо? Порой всего лишь один телефонный звонок.