- Ты не в своем уме, - сказал Андерс. - Ты абсолютно не в своем уме! Опять размечтался? Валяешься тут!… Тот, кто был абсолютно не в своем уме, быстро вскочил с зеленой лужайки и оскорбленно уставился на парочку у забора. Светлая как лен челка свисала ему на лоб.
- Миленький, добренький, славный Калле, - сказала Ева Лотта. - У тебя будут пролежни, если ты не прекратишь изо дня в день валяться под грушей и глазеть в газеты, вытаращив глаза. Лето ведь длинное-предлинное!
- Я вовсе не валяюсь тут изо дня в день, да и не глазею, - сердито возразил Калле.
- Да, Ева Лотта, не преувеличивай, пожалуйста! - сказал Андерс. - Разве ты не помнишь воскресенье в начале июня? В тот день Калле ни разу не прилег под грушей и ни разу за весь день не был сыщиком! Воры и убийцы могли тогда бесчинствовать вовсю!
- Да, вспомнила, - подыграла ему Ева Лотта. - У воров и убийц в начале июня и в самом деле было счастливое воскресенье, настоящий праздничный день!
- Убирайтесь к дьяволу! - послал их Калле.
- Да, как раз туда мы и собирались, - сознался Андерс. - Но мы хотели и тебя взять с собой. Если только воры и убийцы смогут хоть часок, или около того, обойтись без твоего присмотра.
- Ой, что ты! Они никак не смогут! - радостно и бессердечно дразнила приятеля Ева Лотта. - Их надо пасти, как маленьких детей.
Калле вздохнул. Безнадежно, абсолютно безнадежно. Суперсыщик Блумквист! Вот он кто! И он требует уважения к своей профессии! Но где оно - это уважение? Ни от Андерса, ни от Евы Лотты он его не видит. А ведь прошлым летом он, абсолютно один, что легко доказать, выследил трех похитителей драгоценностей! Да, конечно, Андерс и Ева Лотта помогли ему, но все-таки это он, Калле, благодаря своей проницательности и умению наблюдать напал на след мошенников.
В тот раз Андерс и Ева Лотта поняли, что он в самом деле сыщик, знающий свое дело. А теперь дразнят его так, словно этого никогда и не было. Словно вообще на свете нет никаких преступников, за которыми нужен глаз да глаз. Словно Калле какой-то болван-мечтатель, голова которого набита глупыми бреднями.
- Прошлым летом вы не очень-то важничали и задирались, - сказал он, возмущенно сплюнув на лужайку. - Когда мы захватили воров, никто не жаловался на суперсыщика Блумквиста!
- Да и сейчас никто на тебя не жалуется, - возразил Андерс. - Но неужели ты не понимаешь, что такое случается раз в жизни! Этот город тихо стоит тут с четырнадцатого века, и до сих пор, насколько мне известно, здесь не нашлось ни одного преступника, кроме все тех же похитителей драгоценностей. С тех пор прошел год, а ты по-прежнему валяешься под грушей и решаешь разные криминальные загадки. Калле, миленький, прекрати это! Поверь мне: куча мошенников не может появиться так сразу.
- И всему есть свое время, ты это знаешь, - добавила Ева Лотта. - Когда-то надо охотиться на мошенников, а когда-то и делать отбивные из Алых.
- Отбивные из Алых - вот это да! - воскликнул с энтузиазмом Андерс. - Алые Розы снова объявили нам войну. Час тому назад явился Бенка и принес грамоту, в которой нам объявляют войну. Читай сам!
Вытащив из кармана большой плакат, он протянул его Калле. И Калле прочитал:
«ВОЙНА! ВОЙНА!
Спятившему предводителю преступного клана, именующего себя Белой Розой.
Тем самым ставится в известность, что во всем государстве Швеции не найдется ни одного крестьянина, у которого был бы поросенок хотя бы приблизительно такой же глупый, как предводитель Белой Розы. Свидетельством этого является следующее: встретив вчера высочайшего из Алых и всеми почитаемого их предводителя посреди большой площади, вышеуказанный подонок не соблаговолил уступить ему дорогу, а в своей неизмеримой дурости позволил себе толкнуть нашего благороднейшего и высокочтимого предводителя и разразиться мерзкими оскорблениями в его адрес. Этот позор может быть смыт только кровью.
Теперь снова начинается война между Алой и Белой Розами. И тысячи тысяч душ, пойдут на смерть во мраке ночи.
Сикстен, дворянин и предводитель Алой Розы».
- А теперь дадим им по кумполу! - сказал Андерс. - Идешь с нами?
Калле усмехнулся, он был доволен. От войны с Алыми, которая с недолгими промежутками бушевала уже много лет, добровольно не отказываются. Она вносила напряженный интерес и увлекательность в их летние каникулы, которые иначе могли бы показаться чуть однообразными. Кататься на велосипеде и плавать, поливать клубнику, исполнять разные поручения в отцовской бакалейной лавке, сидеть на берегу реки и удить рыбу, торчать в саду у Евы Лотты и гонять мяч - этим время не заполнишь! Ведь летние каникулы такие длинные!
Да, летние каникулы, к счастью, были длинными. И, по мнению Калле, это было самое лучшее изобретение на свете. Правда, невозможно даже представить, чтобы такое придумали взрослые! Фактически они позволяли тебе два с половиной месяца болтаться на солнышке, ничуть не беспокоясь ни о Тридцатилетней войне, ни о чем-либо другом в этом же роде. Ну просто нисколечки! Вместо зубрежки можно было посвятить себя войне Роз, что куда приятней!
- Еще бы не пойти! - ответил Калле. - Спрашиваешь!
Учитывая, что с преступниками в последнее время было туговато, великий сыщик Блумквист был даже рад ненадолго освободиться и посвятить себя более благородной войне, которую снова развязали Алые. Интересно поглядеть, какую кашу заварили они на этот раз.
- Отправлюсь-ка я в небольшую разведку, - сказал Андерс.
- Давай! - согласилась Ева Лотта. - Стартуем через полчаса. А я пока что наточу кинжалы.
В словах ее им послышалась внушительность и угроза. Андерс и Калле одобрительно кивнули. Ева Лотта - настоящая воительница, на которую можно положиться!
Кинжалы, которые предстояло наточить, были всего-навсего ножами для хлеба пекаря Лисандера, но все-таки! Ева Лотта обещала папе, прежде чем уйти, повертеть для него точильный камень. Стоять на жгучем июльском солнцепеке и вертеть тяжелый точильный камень - дело трудное. Но если представить себе, что ты делаешь эту адскую работу потому, что точишь необходимое оружие против Алых, то становится гораздо легче.
- Тысячи тысяч душ пойдут на смерть во мраке ночи, - бормотала про себя Ева Лотта, стоя у точильного камня; она так усердно вертела его, что пот выступил у нее на лбу, а светлые волосы завились колечками у висков.
- Что ты сказала? - спросил пекарь Лисандер, поднимая глаза от ножей.
- Ничего.
- Но ведь я что-то такое слышал, - произнес пекарь, пробуя пальцем острие ножа. - Ну ладно, тогда беги!