- Еще бы! - ответила Ева Лотта.
И она стала поспешно протягивать им через щели между рейками бутерброды, холодные картофелины, холодные кружочки жирной колбасы и ломтики ветчины. Даже слова благодарности не получила она от них в ответ, потому что ничего, кроме довольного мычания, они, жуя бутерброды, выжать из себя не могли. Теперь, когда еда была так близко от них, безумный голод давал себя знать еще больше - они жадно набивали рты и глотали все те лакомые кусочки, которые раздавала им Ева Лотта.
Наконец они перевели дух, и Калле пробормотал:
- Я и забыл, что еда может быть так прекрасна.
Ева Лотта улыбнулась в темноте, как счастливая мать, которая накормила хлебом своих голодных детей, и прошептала:
- Теперь вы сыты?
- Да, почти… действительно сыты, - с удивлением констатировал Андерс. - Это самое замечательное…
Калле прервал его:
- Ева Лотта, ты знаешь, где находится профессор?
- Он сидит взаперти в домике на вершине скалы, - ответила Ева Лотта. - В том, что ближе к морю.
- А как по-твоему, Расмус тоже там?
- Нет, Расмус здесь, со мной. Он спит.
- Да, я сплю, - раздался из темноты тоненький голос.
- Вот как, ты проснулся? - спросила Ева Лотта.
- Да, проснешься тут, когда едят бутерброды и так аппетитно причмокивают, - ответил Расмус.
Он подошел, шлепая босыми ножками, к Еве Лотте и уселся к ней на колени.
- Это что, пришли Калле и Андерс? - восторженно спросил он. - И теперь вы пойдете сражаться в лес? Я тоже хочу стать Белой Розой!
- А все зависит от того, умеешь ли ты молчать, - произнес Калле тихим голосом. - Ты, наверно, сможешь стать Белой Розой, если обещаешь не говорить, что видел меня с Андерсом.
- Ага, я не скажу, - охотно пообещал Расмус.
- Ни звука никому - ни Никке и никому другому - о том, что мы были здесь, понятно?
- А почему? Никке не любит вас, что ли?
- Никке не знает, что мы здесь, - ответил Андерс. - И ему знать об этом не надо. Никке - киднэппер, он ворует детей, понятно?
- А разве киднэпперы не добрые? - спросил Расмус.
- Нет, не очень, - ответила Ева Лотта.
- А я думаю, что они добрые, - уверял Расмус. - По-моему, Никке очень даже добрый. Почему киднэпперу нельзя знать никакие тайны?
- Потому что нельзя, - отрезал Калле. - A ты никогда не станешь Белой Розой, если не будешь держать язык за зубами.
- Да, но я смогу это сделать! - горячо воскликнул Расмус.
Он согласился бы молчать до конца жизни, только бы ему стать Белой Розой.
И тут Ева Лотта услыхала тяжелые шаги за дверью, и сердце ее подпрыгнуло от испуга.
- Спасайтесь! - прошептала она. - Быстрее! Никке идет!
В следующее мгновение в дверях повернули ключ. Свет карманного фонарика осветил комнату, и Никке подозрительно спросил:
- С кем это ты тут болтаешь?
- Отгадай три раза, - ответила Ева Лотта. - Здесь сидят Расмус и я, и еще я и Расмус. А сама с собой я никогда не болтаю. Так вот, отгадай: с кем я болтаю?
- Ты ведь киднэппер, а киднэпперам нельзя знать никакие тайны, - сочувственно сообщил Расмус.
- Эй ты, послушай-ка! - сказал Никке и с угрожающим видом шагнул к Расмусу. - Ты тоже будешь обзывать меня киднэппером?
Расмус схватил его огромный кулак и доверчиво посмотрел на склонившееся над ним озлобленное лицо.
- Да, но я считаю киднэпперов добрыми, - стал уверять Расмус. - Я считаю тебя добрым, милый Никке!
Никке неслышно что-то пробормотал и приготовился идти.
- Собираетесь заморить нас голодом? - спросила Ева Лотта. - Почему здесь не кормят на ночь?
Никке обернулся и посмотрел на нее с нескрываемым изумлением.
- Бедные твои родители, - наконец разразился он. - Как им приходится вкалывать, чтобы накормить тебя досыта!
Довольная Ева Лотта улыбнулась и сказала:
- Я не страдаю отсутствием аппетита. Никке снял Расмуса с ее коленей и понес его на диван.
- По-моему, тебе пора спать, мальчуган, - сказал он.
- Я вовсе не сонный, - уверял его Расмус. - Потому что я целый день спал.
Никке, не говоря ни слова, уложил его в постель.
- Подоткни мне одеяло и под ноги, - попросил Расмус. - Я терпеть не могу, когда высовываются пальцы.
Посмеиваясь и немного смутившись, Никке сделал то, о чем его просили. Потом он постоял, задумчиво глядя на Расмуса.
- Ах ты мой маленький шалопай! - сказал он.
Темная головка мальчика покоилась на подушке. При слабом свете карманного фонарика он казался удивительно милым в своей постели. У него были ясные глаза, и он приветливо улыбнулся Никке.
- О, какой ты добрый, милый Никке, - сказал он. - Иди сюда, я тебя обниму. Так крепко, как обнимаю папу.
Никке не успел отстраниться. Расмус обвил руками его шею и обнял крепко-крепко, изо всех сил, какие только есть у пятилетнего мальчугана.
- Тебе не больно? - с надеждой спросил он.
Никке сначала помолчал, а потом неясно пробормотал:
- Не-а, это не больно… вовсе не больно.
На самой вершине скалистой горы стоял домик, куда инженер Петерс поместил своего знаменитого гостя. Это было настоящее орлиное гнездо, и доступно оно было только с одной стороны. Задняя стена домика примыкала к скале, довольно круто обрывавшейся к берегу моря.
- Мы должны вскарабкаться вот с этой стороны, - сказал Калле, указывая еще лоснящимся от жира пальцем на окошко профессора.
После приключений в развалинах замка Андерс не горел желанием карабкаться по скалистым кручам, пусть даже не по таким высоким, как эта.
- А мы не можем незаметно прокрасться по настоящей дороге перед домом… как все люди? - предложил он.
- И угодить прямо в объятия Никке или кого-нибудь еще, - съехидничал Калле. - Этого только не хватало.
- Полезай ты, - сказал Андерс. - Я останусь внизу и буду караулить.
Калле не задумываясь слизнул с пальцев остатки жира от ветчины и полез на скалу.
Было уже не так темно. Круглый диск луны медленно поднимался над лесом. Калле не знал, благодарить ему за это судьбу или нет. При свете луны карабкаться вверх было легче, но легче было и обнаружить того, кто карабкается. Вернее всего, надо было благодарить луну и за то, что она светила, и за то, что она время от времени пряталась за тучу.