— Человека в черном?
— Да.
— С дубинкой в руке?
— Да.
— Ну так что же?
— Так вот, Гуинплен, этот человек — wapentake.
— Что это такое — wapentake?
— Это жезлоносец, окружной пристав.
— А что значит окружной пристав?
— Это значит praepositus hundredi.
— Кто он такой, этот praepositus hundredi?
— Очень страшное должностное лицо, начальник сотни.
— А что у него в руке?
— Это — iron-weapon.
— Что такое iron-weapon?
— Железный жезл.
— А что он с ним делает?
— Прежде всего приносит на нем присягу. Потому-то его и зовут жезлоносец.
— А затем?
— А затем прикасается им к кому-либо.
— Чем?
— Железным жезлом.
— Жезлоносец прикасается железным жезлом?
— Да.
— Что это означает?
— Это означает: следуйте за мной.
— И нужно за ним идти?
— Да.
— Куда?
— Почем я знаю?
— Но сам-то он говорит, куда?
— Нет.
— А спросить у него можно?
— Нет.
— Как это так?
— Он ничего не говорит, и ему ничего не говорят.
— Но…
— Он дотрагивается до тебя железным жезлом, и этим все сказано. Ты должен идти за ним.
— Но куда?
— Куда он поведет.
— Но куда же?
— Куда ему вздумается, Гуинплен.
— А если отказаться?
— Повесят.
Урсус снова высунул голову в окошко, вздохнул всей грудью и сказал:
— Слава богу, прошел мимо! Это не к нам.
Урсус, по-видимому больше, чем следовало, страшился сплетен и доносов, которые могли последовать за неосторожными словами Гуинплена.
Дядюшке Никлсу, в чьем присутствии они были сказаны, не было никакой выгоды навлечь подозрение властей на бедных обитателей "Зеленого ящика". "Человек, который смеется" приносил немалый доход ему самому. "Побежденный хаос" оказался залогом двойного преуспеяния: в то время как в "Зеленом ящике" торжествовало искусство, в кабачке процветало пьянство.
Урсусу пришлось пережить еще одну тревогу, и достаточно страшную. На этот раз дело касалось непосредственно его. Он получил предложение явиться в Бишопсгейт, в комиссию, состоящую из трех пренеприятных лиц. Это были доктора, официальные блюстители порядка: один был доктор богословия, представитель вестминстерского декана; другой — доктор медицины, представитель Коллегии восьмидесяти, третий — доктор истории и гражданского права, представитель Грешемской коллегии. На этих трех экспертов in omni re scibili [57] был возложен надзор за всеми речами, произносимыми публично на всей территории ста тридцати приходов Лондона, семидесяти трех приходов Миддлсекского графства, а заодно уж и пяти саутворкских. Эти богословские судилища существуют в Англии еще и поныне и беспощадно расправляются с провинившимися. 23 декабря 1868 года решением Арчского суда, получившим утверждение тайного совета лордов, преподобный Маконочи был приговорен к порицанию и возмещению судебных издержек за то, что зажег свечи на простом столе. Литургия шутить не любит.
Итак, в один прекрасный день Урсус получил от трех ученых докторов письменный вызов в суд, который, к счастью, был вручен ему лично, так что он мог сохранить дело в тайне. Не говоря никому ни слова, он отправился по этому вызову, трепеща при мысли, что в его поведении что-то могло подать повод заподозрить его, Урсуса, в какой-то дерзости. Для него, столько раз советовавшего другим помалкивать, это было жестоким уроком. Garrule, sana te ipsum [58] .
Три доктора — три официальных блюстителя законов — заседали в Бишопсгейте, в глубине зала первого этажа, в трех черных кожаных креслах. Над их головами стояли бюсты Миноса, Эака и Радаманта, перед ними — стол, в ногах — скамейка.
Войдя в зал в сопровождении степенного и строгого пристава и увидав ученых мужей, Урсус сразу же мысленно окрестил каждого из них именем того страшного судьи подземного царства, чье изображение красовалось у него над головой.
Первый из трех, Минос, официальный представитель богословия, знаком велел ему сесть на скамейку.
Урсус поклонился учтиво, то есть до земли, и, зная, что медведя можно задобрить медом, а доктора — латынью, произнес, почти не разгибая спины — из уважения к присутствующим:
— Tres faciunt capitulum [59] .
И с опущенной головой (смирение обезоруживает) сел на скамейку.
Перед каждым из трех докторов лежала на столе папка с бумагами, которые они перелистывали.
Допрос начал Минос:
— Вы выступаете публично?
— Да, — ответил Урсус.
— По какому праву?
— Я — философ.
— Это еще не дает вам права.
— Кроме того, я — скоморох, — сказал Урсус.
— Это другое дело.
Урсус вздохнул с облегчением, но еле слышно. Минос продолжал:
— Как скоморох вы можете говорить, но как философ вы должны молчать.
— Постараюсь, — сказал Урсус.
И подумал: "Я могу говорить, но должен молчать. Сложная задача".
Он был сильно напуган.
Представитель богословия продолжал:
— Вы высказываете неблагонамеренные суждения. Вы оскорбляете религию. Вы отрицаете самые очевидные истины. Вы распространяете возмутительные заблуждения. Например, вы говорили, что девственность исключает материнство.
Урсус кротко поднял глаза.
— Я не говорил этого. Я только сказал, что материнство исключает девственность.
Минос задумался и пробормотал:
— В самом деле, это нечто прямо противоположное.
Это было одно и то же. Но первый удар был отражен.
Размышляя над ответом Урсуса, Минос погрузился в бездну собственного тупоумия, вследствие чего наступило молчание.
Официальный представитель истории, тот, которого Урсус мысленно назвал Радамантом, постарался прикрыть поражение Миноса, обратившись к Урсусу со следующими словами: