Бумага была рыхлая, вроде газетной, только потолще. Это натолкнуло Блинкова-младшего на неплохую мысль. Он оторвал еще один кусок, побольше, и спрыснул его остатками воды из ведра. Накрыл отсыревшей бумагой след мужского ботинка и уселся сверху, чтобы оттиск вышел четким.
Все получилось! Подняв бумагу, Блинков-младший увидел, что след на ней отпечатался просто великолепно. Особенно Блинкова-младшего порадовали стоптанные наружу каблуки. Новая обувь вся одинаковая. А ношеная – уже улика, ведь каждый человек стаптывает ботинки по-своему.
Грязь на отпечатке следа еще размазывалась по бумаге. Ждать, когда она высохнет, было некогда. Блинков-младший засунул обрывок с отпечатком между стеной и полкой с порошками. Уж оттуда уборщица вряд ли его достанет.
Оставалось убраться так же незаметно, как пришел. Блинков-младший высунулся из чулана. В коридоре никого не было. Юркнув к двери, ведущей в музейные залы, Митек прислушался. Из-за двери доносился голос экскурсовода, но совсем далеко, глухо. Он вышел… И нос к носу столкнулся с упрямым сержантом!
Вот кто узнал его моментально. Это вам не Ла-рисик, а милиционер. Ему наплевать, какие джинсы на человеке и какая у него стрижка. Он только глянул на Блинкова-младшего и сразу же узнавающе кивнул.
– А важная у тебя мамочка, – заметил сержант, как будто продолжая давний разговор. – Хоть кто она такая?
В руке у него был слоеный пирожок. Судя по всему, сержант ходил в буфет, а сейчас возвращался на свой пост. Было бы подозрительно убегать, не ответив, и Блинков-младший поплелся рядом.
– Ничего особенного, миллионерша, – сказал он. – Подарила музею картин на сотню тысяч долларов.
– Не понимаю, – пожал плечами сержант. – У меня есть дома картина, купил за двести рублей на улице. Оригинал, написано масляными красками на картонке. По-моему, не хуже, чем здесь висят. За что же такие деньжищи платят?!
– За двести рублей вы покупаете картину, которая стоит двести рублей А за сто тысяч долларов – стотысячедолларовую, – туманно пояснил Блинков-младший. Честно говоря, он тоже не очень разбирался в этих делах.
Как ни странно, такой ответ устроил сержанта.
– Понял, это как марки, – сказал он. – На одной написано пять рублей, на другой пятьдесят копеек. А та и другая кусочек бумаги.
– А вы, наверное, все картины здесь знаете? – с подвохом спросил Блинков-младший.
Сержант купился, как дошкольник:
– Откуда?! Меня же сюда поставили только вчера, как ограбление случилось. А так в музее одни бабки-смотрительницы, и то днем.
Он оказался болтуном, находкой для шпиона. В нескольких словах выдал режим охраны музея. Блинков-младший решил, что стоит задержаться.
За разговором они дошли до двери закрытого зала. Вредная смотрительница дремала на своем стуле. Сержант деликатно покашлял. Смотрительница открыла глаза и уставилась на Блинкова-младшего. Она тоже узнала его сразу.
– Ну вот, сходил в буфет, – сказал сержант и показал старухе свой пирожок, как будто оправдывался. – Клавдиванна, теперь вы сходите поешьте.
– На одну зарплату по буфетам не походишь, – сварливо буркнула старуха. – Я небось не ворую!
– Я, что ли, ворую?! – возмутился сержант. Смотрительница поняла, что дала маху, и миролюбивым тоном пояснила:
– Да я не про тебя, а вообще. Ходют всякие по буфетам, а на какие деньги?!
– Хотите, я вам дам на пирожок? – предложил сержант.
– Насовсем или в долг? – осторожно уточнила смотрительница.
– Насовсем, насовсем, – заверил ее сержант и, чуть ли не силой подняв старуху со стула, отвел ее к окну и стал шушукаться.
До Блинкова-младшего доносилось:
– А ну как без меня сопрут чего-нибудь?
– Клавдиванна, вы что, милиции не доверяете?! Сходите, отдохните!
– А этот чего приперся?
Сержант ответил совсем тихо, но по его успокаивающим жестам было ясно: за «этим» он обещает присмотреть.
Блинков-младший подумал, что сержанту опостылело дежурить с такой врединой. Да на его месте любой раскошелился бы не то что на пирожок, а на торт-мороженое с надписью «Клавдиванне на долгую память», лишь бы отдохнуть от старухи.
Наконец смотрительница ушла. Сержант плюхнулся на ее стул, с наслаждением вытянул ноги и откусил половину пирожка. У него был счастливый вид.
– А вы участвуете в расследовании? – подольстился Блинков-младший. Хотя сержант, которого ставят двери караулить, мог расследовать разве что драку дошколят в песочнице.
Сержант надулся от гордости.
– Нет, я же на посту, – объяснил он таким тоном, как будто был на посту министра и не говорил об этом только из скромности. – Но полковник подходил ко мне, советовался. Я ведь служу пятый год, все проходные дворы тут знаю.
Блинков-младший еле удержался, чтобы не фыркнуть: «Видели, как он к тебе подходил!»
Сержант оказался редкостным треплом и при этом воображал себя Глебом Жегловым. С важным видом он выложил то, что Блинков-младший знал и без него: если что пропало, первым делом проверяют охрану и сотрудников. Ведь вор не пойдет на кражу без подготовки. Наверняка он заходил в музей, и не раз. Смотрители могли его запомнить. Это уже не говоря о том, что у вора может быть свой человек в музее.
Блинков-младший заскучал. У него в кармане лежал окурок, брошенный преступником, а приходилось выслушивать азбуку сыска: «Мама мыла раму»!
И вдруг сержант выдал действительно ценную информацию: ручка с двери служебного входа исчезла примерно в то же время, когда была совершена кража!
Он рассказал это как анекдот. Мол, какой-то милицейский опер построил целую версию на несчастной ручке. Хотя лично ему, сержанту, совершенно ясно, что ее увели не музейные воры, а какой-нибудь бродяга. Известно же, что они любят воровать цветные металлы и продавать их в приемные пункты вторсырья. А ручка бронзовая.
Умница был этот опер! А сержант – Буратино, причем пластмассовый, потому что в дереве бывают извилины. Он, судя по всему, даже не взглянул на дверь служебного входа, а еще посмеивался над совсем неглупой версией.
Во-первых, ручка там не просто чтобы за нее держаться. Она часть замка: не повернув ручку, дверь не откроешь.
Во-вторых, бродяга мог бы свинтить ценную бронзовую штуковину снаружи двери, с улицы. Но как раз та ручка сохранилась, а исчезла вторая, которая была изнутри! Ее снял человек, ВЫХОДИВШИЙ из музея. То есть не случайный бродяга, а либо сотрудник, либо вор!
Зачем? Это Блинкову-младшему предстояло выяснить.
Он стал прощаться.
– Уходишь, – расстроился сержант. – Постой со мной, а то я здесь озверел от скуки. Или спешишь куда?