— Извините, — ответил Джим, — мы колеблемся не потому, что не хотим танцевать с вами. Но вам следует знать, что мы, во всяком случае я, не знаем, что вы имеете в виду под «танцами».

— Я понял, что вы мало знаете о танцах, — сказал Вопрос Первый, — но не подозревал, что так мало. Вы правда не знаете, что такое танцы? Я же говорил, это переплетение узоров вокруг линий силы, созданных дырами при их передвижении сквозь вселенную.

— Да, но это просто определение, — сказала Мэри. — Джим хотел сказать, что мы даже не представляем, как вы плетете такие узоры, а не то что можем их оценить. Мы никогда в жизни ничего подобного не видели.

— Неужели не видели? Это невероятно! — воскликнул Вопрос Первый. — А вы такие милые люди и дорогие друзья! Скажите, разве вы вот сейчас не ощущаете ткущиеся и передвигающиеся вокруг нас и сквозь нас силы?

— Нет, — сказала Мэри. — А ты, Джим?

— Нет, тоже нет, извини, — ответил он.

— Невероятно! Но мне очень трудно не забыть о том, что вы по природе своей дыры. Вы такие разумные, рассудительные и приятные, что я упускаю из перспективы ваши ограничения. Неужели вы совсем не чувствуете силы? Посмотрите вон на ту белую звезду. Разве вы не чувствуете, как ее огромное притяжение проходит через вселенную, как взмах гигантской руки?

— Постой, дай мне сосредоточиться, — сказал Джим. — Может, у меня получится.

— Я тоже попробую, — сказала Мэри.

Джим честно попробовал. У него был бойцовский характер, и в таких ситуациях он обычно решал, что если кто-то что-то может сделать, то и он тоже сможет. «Ощущай, — сказал он себе, сосредоточившись на точке света от белой звезды, — ощущай...»

— Есть! — сказал он наконец. — Что-то там есть, что-то вроде легкого давления. Мэри, ты знаешь ощущение, когда ты был в тени тучи, и она отходит от солнца, и ты чувствуешь тепло наползающего на тебя солнца?

— Да, я тоже это почувствовала, — ответила Мэри. — Совсем чуть-чуть, правда. И если бы я попробовала делать что-нибудь еще, а тем более эти ваши танцы, то я бы потеряла это ощущение.

— Невероятно, — сказал Вопрос Первый. — Один из наших великих танцев вам все равно не оценить. Их пять, можете вы себе представить? Пять великих танцев, отобранных из миллионов за все время существования моего народа. Эти пять великих узоров движения отражают грандиозность достижений нашей расы. Можете вы это оценить?

— Думаю, что можем, — серьезно сказала Мэри.

— Так или иначе, как я уже сказал, один из этих пяти вам все равно не оценить, — продолжил Вопрос Первый. — Но мы можем вас провести — так же как провели вас к любимым местам Рауля, которые он видел по-другому, — через один из простеньких танцев, которые мы используем для вновь зародившихся, еще ничего не умеющих разумов. Вы пойдете? Вы готовы?

— А почему бы и нет? — сказал Джим Мэри. — Вы танцуете, мадам?

— О да, с удовольствием, — ответила она.

Глава двадцать шестая

— ...Но это же как катание на коньках! — сказала Мэри. — Как катание на коньках со скоростью миллиард миль в секунду!

— Как спуск по бобслейной трассе! — крикнул Джим. Кричать нужды не было, он делал это от возбуждения.

— Тогда как спуск на коньках по бобслейной трассе, — крикнула Мэри в ответ, — и не надо беспокоиться о травмах!

Желтая световая точка вдалеке почти мгновенно выросла в огромное золотое солнце, и они нырнули к нему, потом пронеслись мимо, а вокруг них вертелась полная звезд галактика, пока они мчались к белой гигантской звезде, а потом обогнули ее. Это и правда напоминало путешествие на невообразимой скорости, потому что они действительно находились в движении. Это был не фазовый переход, когда ты исчезал в одном месте, тебя протаскивало через вселенную и собирало из кусочков в другом месте, и все это мгновенно... но летели они очень быстро, невообразимо быстро.

И это правда был танец, изящные изгибы и повороты через огромные пространства, будто они танцевали в величественном зале, где звезды служили люстрами. Но это был не просто танец. Его творческий импульс проник в Джима и пробудил в нем странные эмоции и желания, подводя его к пониманию чего-то, что он сам не осознавал. И еще он и вправду начинал ощущать ткущиеся сквозь пространство силы тяжести, природные силы, вокруг которых плелся танец. Это было как шелк с нитями настолько тонкими, что они оказывались практически невидимыми, сотканный на магическом веретене, которое можно было познать, но нельзя было увидеть или потрогать.

Мэри запела:

Я скольжу среди звезд,

В космосе среди звезд...

— Джим! — воскликнула она. — Я сочиняю свою собственную музыку к песне! А ты так делаешь?

— Что-то я делаю, или что-то со мной делается, — крикнул он в ответ.

Танец подошел к развязке, и в мозгу у Джима понимание вспыхнуло как огни внезапно разорвавшегося в небе фейерверка. Он вдруг осознал, что нашел свою голубую гору. Уже давно его Вечная Дорога вела вверх, и подъем становился все круче, хоть Джим этого и не замечал. Но теперь он заметил, что поднимался вверх, и понял почему. Дорога не просто привела его к горе, но и довела до самой вершины.

Потому что голубая гора была вселенной. Не просто одной галактикой, а всей вселенной, и он стоял на самой ее вершине. Со своего места он смотрел во все стороны до самого конца вселенной. Он был в точке, которую искал и к которой шел — и вдруг, когда он начал верить, что может видеть форму танца и силы, вокруг которых он плетется, началось крещендо. Танец завершил то, что хотел сказать. Он закончился.

И они были в том самом месте, где начали танцевать.

— Ну вот и все, — сказал Вопрос Первый.

— Вопрос Первый, это было прекрасно, — тихо откликнулась Мэри. — Спасибо.

— Да, спасибо, — повторил Джим.

— Не за что. Это был такой простой маленький танец, что, если бы не ваши ограничения, я бы постеснялся его вам показывать. Но вы его почувствовали, ведь правда?

— О да, — отозвалась Мэри.

— Теперь, увидев даже этот маленький танец, вы, может быть, понимаете, почему мы проводим все свое существование, мечтая и трудясь над одним великим танцем; и почему это пространство, где мы создаем танцы, так для нас ценно, что мы готовы на все, чтобы его защитить.

— Да, — сказал Джим, — теперь я куда лучше это понимаю.

— Мы пока все это обдумали, — продолжил Вопрос Первый. — Мы поможем вам, если вы и ваш народ поможете нам. Нам придется довериться друг другу, потому что нам никогда по-настоящему не узнать дыры, а вам — нас. Но мы подумали и решили, что если мы по-настоящему постараемся, то сможем работать вместе. Так что мы позволим вам привести ваш народ жить на планетах наших звезд. И лаагов мы тоже пустим, как только вы найдете способ ясно показать нам, что они достаточно понимают нас и не станут разрушать это бесценное место и труд нашей жизни. Для вас обоих это приемлемо?