— Ни одна женщина не заслуживает порки, Мордред. Никогда. Женщин следует лелеять, заботиться о них.
Мордред расхохотался.
— Так, как ты заботился о моей матери?
— Твоя мать ничего мне не сказала, сын. Что бы гам пи рассказывала тебе тетушка, я не знал о твоем существовании, пока до меня не дошла весть о ее смерти. Понимаю, это слишком долго, Мордред, но она никогда, никогда мне ничего не сообщала. Мне и в голову не приходило… Признаю, это моя вина. Но как только я узнал о ее смерти и о твоем рождении, я приложил все усилия, сын, я действительно приложил все усилия.
— Это только слова.
Мордред встал и принялся расхаживать взад-вперед, и король Артур чуть не рассмеялся, видя, как это похоже на его поведение.
Но злоба бастарда все еще липла к нему, как навоз к бычьей заднице. И воняла точно так же.
— Значит, ты предпочитаешь ту суку собственному сыну?
Король стремительно поднялся, стараясь сдержать бешеный гнев.
— Во-первых, сын, говорить тут не о чем. Графиня тебя побила этой ночью в схватке, но это должно остаться между вами. Однако, если ты собираешься мстить, можешь не сомневаться, я встану на ее защиту, потому что она тебе ничего плохого не сделала. Наоборот, ее человек помог твоей лошади. И это после того, как ты хотел напасть на эту леди. Так что если ты хотя бы попытаешься отомстить, я буду вынужден действовать.
— Значит, ты в очередной раз предпочел своему сыну женщину?
— Я предпочел встать над злобой. И мне хочется, чтобы однажды ты это понял и поступил так же. Но когда и почему, отец, ты решил признать незаконнорожденного сына?
«А когда и почему, сын, твоя мать решила не сообщать мне, что носит под сердцем мое дитя?»
И снова Артур не понял, откуда взялась в его голове посторонняя мысль. Но вынужден был признать, что мысль неплоха.
— Твоя мать сама решила не сообщать мне, что забеременела. Мне не предоставили выбора в этом вопросе.
— Ты лжешь!
Король наклонил голову и потер виски.
— Ты, конечно, ни за что мне не поверишь. Однако правда в том, что, когда я узнал о тебе, когда я узнал, что твоя мать умерла во время родов, я попытался заявить свои права на тебя и забрать в Камелот. Но твоя тетушка этого не допустила, потому что винила меня в смерти своей сестры.
Мордред остановился.
— Я не верю!
— Я и сказал, что ты не поверишь.
Артур встал с трона и тоже принялся шагать взад-вперед. И Мордред возобновил движение. Они шагали мимо друг друга, и тростник на полу шуршал под их ногами.
— Мы зашли в тупик, отец, — сказал наконец Мордред.
— Похоже на то, сын. Ты можешь присоединиться к моим людям, а можешь встать на сторону тех, кто хочет свалить меня. Это твой выбор.
— Я честно служу Ричарду из Фремонта.
Эти слова больно ударили в сердце короля Артура, но он кивнул.
— Сын мой, ты гость в моем доме. Но ты служишь людям, которые желают зла Камелоту. А значит, на тебя следует смотреть как на врага. Ты изложил свои намерения. Не могу и выразить, как глубоко ты меня ранил.
— Так же, как был ранен я, когда ты меня отверг?
— Я никогда не отвергал тебя. Это твоя тетушка…
— Довольно!
— Отлично, оставайся при своем мнении. Но знай вот что, сын: случись тебе причинить зло хоть кому-нибудь, пока ты гостишь в моем королевстве — будь то мужчина, женщина, ребенок или животное, — и можешь не ждать от меня милосердия. Ты будешь наказан точно так же, как любой другой.
— Но я заметил, что ночью ты послал женщину, чтобы она справилась за тебя.
Король усмехнулся.
— Нет, я пытался ее остановить. Но она была разгневана, а я не успел за ней. Как бы то ни было, сын, синяк под твоим глазом говорит о том, что она победила в этой маленькой битве.
— И за это она заплатит.
Артуру захотелось схватить его и как следует встряхнуть. Но вместо этого он глубоко вздохнул и сказал:
— Тронь ее, и тебе очень не поздоровится.
Смех Мордреда прозвучал почти грустно.
— И снова ты предпочитаешь чужака собственному сыну.
— Нет, сын, я предпочитаю преданность предательству. И я предпочитаю радость ненависти. И то, что ты выбрал противоположное, печалит меня.
Король Артур повернулся и вышел из зала, охваченный такими отвращением и печалью, каких никогда прежде не испытывал.
— Ты передо мной в долгу, старик! — крикнул ему вслед сын, когда король закрывал за собой дверь.
Да… отвращение начинало брать верх над печалью.
Как бы то ни было, главным оставалась безопасность его подданных: И Артура тревожило, что Мордред может, пожалуй, первым напасть на его людей. И почти наверняка начнет с женщины, которая унизила его прошедшей ночью. Король понимал, что необходимо вместе с Томом, Диком и Гарри разработать план ее защиты. Это сейчас важнее всего.
И разумеется, все нужно сохранить в тайне, потому что если графиня о чем-то узнает, королю достанется что-нибудь похуже, чем синяк под глазом.
Тут Артур признался себе, что если бы захотел произвести на свет еще одного незаконного ребенка, Изабель не допустила бы этого. У нее были свои причуды на этот счет.
Утром Изабель наслаждалась ванной, в которой плавали только что сорванные лилии, когда в дверь ее комнаты осторожно постучали.
— Я же говорила тебе, Мэри, стучать не обязательно! — крикнула Изабель.
— Это не Мэри, графиня. Это Гиневра.
Изабель выскочила из бадьи, залив все вокруг водой, поспешно схватила полотенце, пеньюар…
— Одну секунду, королева!
Она превзошла все рекорды скорости, кое-как вытираясь и надевая просторный пеньюар.
— Прошу, входи, — сказала она наконец.
Гиневра вошла; молодая королева выглядела такой хрупкой и нежной, что Изабель почувствовала себя кем-то вроде Джеймса в его не самый удачный день. Впрочем, она сильно сомневалась, что у Джеймса бывали удачные дни.
На королеве было платье цвета бирюзы. Сшитое очень просто, оно сидело на Гиневре так, словно она в нем родилась. Что, по размышлении, говорило о прекрасном мастерстве портнихи.
Вот только цвет не слишком подходил ей — а может быть, это цвет лица Гиневры был не в порядке. Королева улыбалась, но ее кожа была бледной, а изумительные глаза не сияли, как накануне вечером.
Охо-хонюшки! Артур не посвятил Изабель в подробности разговора с женой, однако у нее возникло неприятное ощущение, что ее имя тоже упоминалось во время этой беседы. И это не к добру.