А зачем внезапная проверка? — спросила Маша.
— Да позвонили боссу из Москвы, что директор где-то смухлевал. Цены завысил, что ли, — неохотно сказал Вадик. Похоже, Машино любопытство ему не понправилось.
Она решила прикинуться дурочкой, чтобы Вадик почувствовал себя умным. Мужчины это обожают.
— А разве хозяину магазина плохо, если у него цены завысили?
— Конкретно! — сразу же завелся Вадик. — Попробуй толкни яблоко по цене ананаса. Никто у тебя не купит, а яблоко сгниет!
— А разве директор этого не понимает? — подыграла Маша.
— Всё он понимает. Хочет босса развести, — буркнул Вадик и спохватился: — Только я тебе ничего не говорил. Это еще доказать надо.
— Как развести, водой, что ли? — Маша разинула рот («Не слишком я придуриваюсь? Ничего, сойдет!»).
Вадик свысока улыбнулся:
— Развести — это, типа, кинуть, поняла?
— Не-а.
— Продаешь яблоки по семьдесят, боссу говоришь, что по пятьдесят, а двадцать рублей берешь себе. Кидалово?
— Кидалово, — согласилась Маша.
— Но это еще не всё! — разошелся Вадик. — По семьдесят у тебя только ленивый купит, а неленивые пойдут в соседний магазин, где яблоки по пятьдесят. Ты продашь тонну, а две тонны сгноишь. Вот в чем подлянка: крадешь двадцать тысяч, а босс из-за тебя теряет сто!
— Как в «Арифметике». Девочка купила два яблока, а мальчик у нее отобрал! — сказала Маша и зевнула в лицо Вадику. Пускай! видит, что ей неинтересно.
Теперь она точно знала, что сегодняшняя поездка была неожиданной для самого Темирханова. Кто-то позвонил ему из Москвы и наябедничал на директора магазина. Темирханов, понятно, кинулся проверять жалобу… Обычная история. Но в нее пока что не вписывался заминированный кейс.
Подали яичницу на маленьких, брызгающих маслом сковородках. Маша наелась у проводниц и только из вежливости ковыряла вилкой свою порцию. А Вадик сметелил яичницу в одно мгновение.
— Времени нет поесть, — с большим сожалением сказал он, промокнув салфеткой вспотевший лоб. — Придется зайти после допроса.
Обратно в свой вагон они мчались на всех парах. Пропустив Машу вперед, Вадик подталкивал ее упругим пузом и с устрашающим лязгом захлопывал за собой двери. Он очень торопился, хотя следователь
Настенька не назначала ему точное время, а просто сказала, что допросит его после Темирханова.
— Ну и куда мы гнали? — спросила Маша, когда г к красневшийся Вадик плюхнулся на откидной стульчик у двери купе.
Пакет с одежками приятно оттягивал руку, но ей было жалко, что вещи куплены второпях, без внимательной примерки. Половина удовольствия потерялась.
Вадик еще раз посмотрел на часы.
— А спорим, сейчас она отпустит босса?
— Откуда тебе знать? — возразила Маша.
— От верблюда. Спорим или нет?
— А на что?
— На щелбан.
— Нет, — отказалась Маша, — у меня и так голова болит.
— Ага, тебя же дверью стукнуло, — вспомнил Вадик. — Ладно, я и так скажу: допрос идет ровно полчаса, а за полчаса босс кому хочешь мозги заканифолит. Если, конечно, ему надо.
Вадик оказался прав. Очень скоро Темирханов с кроткой улыбкой вышел из купе. Следом высунулась потная Настенька. Вид у нее был замученный.
— Теперь вы, — позвала она Вадика, стараясь не глядеть на Темирханова.
— Босс… — заикнулся здоровяк, и тут Настенькино терпение лопнуло.
— Не разговаривать! — взвизгнула она и втащила Вадика в купе.
Маша осталась в коридоре с очень довольным собой миллионером. Улыбается? Хорошо. Глядишь, и разговорится с глупенькой девчонкой.
— Довели вы Настеньку, — заметила она.
— Что ты говоришь! Я?! — очень правдиво сыграл Темирханов. — ОНА меня допрашивала, а Я ее довел?!
— А что? Нормальный ход: учителя нас спрашивают, мы их доводим.
— Нет, я ни при чем, — сказал Темирханов. — Это у нее самолюбие играет. Девочке хочется громких дел, чтобы про нее в газетах писали: «Полуночный взрыв», «Миллионер-террорист». А тут банальная кража. Вот она и сочиняет, чего не было.
— Банальная — значит, обычная? — спросила Маша.
— Да. Обычная, тривиальная, не выходящая из ряда вон.
— А как же мина?
— Детская хлопушка, — отмахнулся миллионер.
— Что, правда детская?
— Ну, чуть посильнее. Я видел, как выводили проводника. Вы-во-ди-ли, — с нажимом повторил Темирханов, — а не выносили. Конечно, поддерживали под руки, у него же глаза были забинтованы. Но шел он сам. Разве это мина?
— Мина, не мина, а так взорвалась, что дверь купе вышибла, — возразила Маша.
— Я думаю, проводник отшатнулся и сам ее вышиб. Такую дверь пни ногой, она сорвется. — Темирханов говорил охотно. Похоже, он еще не пережил допрос и теперь выкладывал все, что не захотела слушать Настенька. — И она хочет доказать, что я возил с собой эту дребедень! Даже обидно, честное слово. Ты сама подумай: пускай я самый последний бандит, пускай я Бармалей, которым детей пугают. Но я богатый Бармалей. Если мне нужно кого-нибудь взорвать, я не стану начинять кейс новогодними хлопушками, я не повезу мину за тысячу километров. Я дам денег, и мне всё сделают, как надо!
Похоже, Темирханов не врал. Маша вспомнила, как он открывал свой кейс: без всякой осторожности, чуть голову под крышку не засовывал. А какой человек сунул бы голову туда, где ее может оторвать? Только тот, кто не знал, что кейс заминирован!
Так Маша и сказала, очутившись в купе с глазу на глаз со следователем Настенькой:
— Ахмед Рашидович не знал, что у него в кейсе мина.
— Садись, — сказала Настенька, что-то записывая на листке плохой сероватой бумаги. — Симпатичный костюмчик. Где купили?
— У челночницы, ее проводницы нашли где-то в поезде. Вещи турецкие, а она их везет продавать в Москву. Показать? — спросила сбитая с толку Маша.
— Сейчас, только допишу… — Настенька поставила последнюю точку и с любопытством взглянула на Машин пакет. — Выкладывай, выкладывай все!
Минут десять они обсуждали покупки. Маша сама не заметила, как рассказала про кукол-проводниц и про то, что Вадик с боссом обычно ездят в их нагоне. И только назвав фамилию Темирханова, она поняла, что допрос уже идет.
— Понимаете, не мог он так притворяться, — сказала Маша, боясь, что Настенька опять не станет слушать.
— Ну-ну, — подбодрила Настенька, — продолжай.
— Я видела, как он заглядывал в кейс. Разве можно так играть с миной?!