Она встала и пошла к Билли Бонсу.
По дороге на глаза попались помидоры — вот и предлог зайти. Маша нарвала полные руки, и стучать в дверь пришлось ногой.
— Не заперто, — пробасил Билли Бонс.
Она толкнула дверь и вошла.
Моряк был в тельняшке-безрукавке, выпущенной поверх брюк; надутом бицепсе синела татуировка — обвитый змеей кинжал.
— Грешок молодости, — объяснил он, перехватив Машин взгляд. — Уйдешь в рейс, а без берега скучно, вот и начинаются поветрия: то вес поголовно играют в шашки, то ремешки плетут. А однажды попал к нам такой вот художник, — он шлепнул себя по татуировке, и разукрасил половину команды. А ты помидоры принесла? Зря, я уже поел в кафе. Мне и деть их покуда.
— У вас посуды нет? — Маша заглянула за плечо моряку. Один стакан со стола исчез, а второй так и стоял грязным.
— Нет, — признался Билли Боне.
— Так я принесу! — Косясь на фотокарточку, Маша подошла к столу и выложила помидоры. Все, что было нужно, она увидела сразу: на фотокарточке у подножия гор стояли незнакомые, не южные дома, с маленькими окнами. Дома для сильных морозов. — Вы на этом корабле плавали?
— На судне, — поправил моряк. — Корабли — военные, а гражданские — суда. Это большой морозильный рыболовный траулер.
— А что за город?
— Мурманск. Знаешь, как там говорят? «Лето у нас бывает, только я в тот день вахту стоял». Вот я и перебрался на юг.
— У вас здесь родственники?
— Нет, я одинокий, — без сожаления сказал моряк.
— Значит, две тарелки, ложку, чашку, вилку, — стала перечислять Маша. — Что еще?
Билли Боне черкнул себя ногтем по горлу:
— Мне и этого вот так!
— А если кто в гости придет?
— Какие гости? Говорю же, я одинокий! — Билли Бонс покосился на стол. Убрав стакан пожарного, он забыл стереть розовые от пролитого вина отпечатки донышка.
— Я вам электрический чайник дам, — пообещала Маша. — А если захотите что сварить, приходите к нам на кухню.
— Да перебьюсь я, — сказал Билли Бонс, а Маша ответила:
— Привыкайте хозяйничать. Нельзя же всю жизнь питаться по столовкам.
А интересная парочка этот пожарный из Сочи и моряк из Мурманска, у которого якобы нет знакомых на юге. Билли Боне не знает, что Маша видела Федю (не сказал ему гость о такой мелочи), вот и старается показать, что никакого Феди не было. Убрал со стола его стакан... Какая у них общая тайна?
Когда Маша вернулась к себе, на кухне сидел Петька и по-свойски пил чай из маминой чашки с розами.
— А я смотрю, дверь открыта, в огороде тебя нет, — как ни в чем не бывало сказал он. — Ты где была?
Не отвечая, Маша погремела посудой, выбрала, что нужно моряку, и понесла в сараюху. Долго злиться на Петьку она не собиралась, но и сразу прощать его было бы не по-женски.
Смеркалось; в сараюхе горел свет. Билли Боне валялся одетым на кровати и читал книжку, обернутую и скучную бурую бумагу. Маша брякнула посуду на стол, он кивнул. Помидоров на столе убавилось: съел без соли. Мог бы и спасибо сказать.
Она пошла домой, и тут вдруг в маминой комнате вспыхнуло окно. Петька стоял, освещенный, как манекен в витрине, и наводил фотоаппарат на сараюху! Стоило Билли Бонсу приподняться на локте, как он заметил бы, что за ним наблюдают.
Не разбирая дороги, Маша рванула к окну по грядкам, добежала и зашипела:
— Положи!
— А че? — Петька взвесил фотоаппарат в руках. — Музейная вещь! Пленка хоть есть?
Не успела Маша влезть в окно, как этот оболтус открыл крышку!
— Была пленочка, да засветилась. Теперь из нее только закладки делать, — виновато сказал Петька. Запустил в фотоаппарат пальцы и стал вытямшать пленку.
— Положи! — рявкнула Маша, подскакивай к нему и вырывая «Зенит». Под засвеченными витками пленки могли сохраниться хорошие кадры.
Петька отдал ей фотоаппарат и отошел, спрятав руки за спину.
— Ты че, Маш?
— Ниче.
— Нет, че! — заспорил Петька. — Ты как неродная. Подумаешь, пленку ей засветили. Небось опять снимала свою Наташку-букашку: «Наташа с Барсиком», «Наташа без Барсика».
— Сядь! — приказала Маша. — В носу не ковыряй! И вообще попробуй одну минуту не шевелиться и молчать!
За неимением гербовой пишут на простой. Так говорит Дед, когда чего-то не хватает. Сейчас Маше не хватало самого Деда. Ее генерал, мудрый и могущественный, улетел неизвестно куда, а ей было страшно одной хранить тайну. И Маша рассказала Петьке про пожарного и Билли Бонса.
— Ну что ж, проделана определенная работа, — одобрил Петька, сразу напустив на себя начальственный вид. — Будем продолжать наблюдение круглосуточно! Маш, позвони моим, скажи, что тебе одной ночевать страшно. Сменяться будем через четыре часа, «собаку» беру на себя.
— Какую еще собаку?
— Так моряки говорят: «собачья вахта» — с двух до шести, когда больше всего спать хочется.
— Ага, а потом будешь спать на уроках и опять схватишь двойку? Нет уж, — отказалась Маша. — Иди домой, а я посмотрю за ним.
— До утра? — недоверчиво уточнил Петька. Ему хотелось по-мужски отстоять «собаку».
— Как он свет погасит, я тоже лягу спать. Куда он денется, ночью-то?
Петька усмехнулся:
— А катакомбы? Там что днем ходить, что ночью — никакой разницы. Зато ночью не нарвешься на Самосвала!
— Первый проблеск разума, - оценила Маша.
— Нет, первый был, когда я подсказал Самосвалу минировать овраги!
— Только не ври, что он в самом деле заминировал.
— Он творчески развил мою мьсль, — уточнил Петька. — Я сегодня бегал на виноградники, к нашему выходу. Там все вокруг посыпано серым порошком — золой, наверно.
— Ну и что?
— А то, что если кто-то копнет или хоть подойдет к выходу, он уже не разложит золу обратно, как было. Самосвал умный, я давно тебе говорил, — торжествующе заключил Петька. Как будто Маша спорила!
Долго уговаривать Петькиных родителей не пришлось. Они даже обрадовались, что их сын попадет в надежные руки: «На ночь? Тебе одной страшно? Конечно, пусть остается. Ты проверь, как он уроки выучил!» Маша была для них живым примером. В смысле: «Почему она учится на «пять», а ты, оболтус, тройки хватаешь?» Будь у Петьки характер потяжелее, он бы Машу ненавидел.
На огород выходило два окна: маминой комнаты и Дедовой. Маша перетащила свою постель на мамин диван, а Петьке сказала: