В отчаянии Крысолов широко загреб руками, как будто плыл брассом, и наткнулся на свою зажигалку.
Вспыхнувший огонек заставил голохвостых отступить. Крысолов огляделся. Металлоискатель был здесь, но — кусочками. Тяжелый удар каблуком или той же трубой разбрызгал осколки пластмассы и компьютерных микросхем во все стороны. Если бы бандит украл дорогой прибор, было бы не так обидно.
Плача от боли и унижения, Крысолов пополз к выходу. О рюкзаке с ночной добычей он даже не вспомнил. Хотя если бандит не взял двухтысячедолларовый металлоискатель, то вряд ли позарился на гнутые серебряные ложечки. Может быть, рюкзак лежал в полуметре от круга, освещенного трепещущим огоньком зажигалки, но Крысолову было не до него. К горлу подступала тошнота, голова кружилась. Иногда ему казалось, что он ползет по стене, как муха.
Голохвостые шли за ним, не выходя на свет. Когда зажигалка нагрелась и стала жечь пальцы, Крысолов погасил огонек, и крысы подступили вплотную. Усики щекотнули подбородок, потом шею — одна тварь забралась ему на спину. «Вправду сожрут!» — подумал Крысолов, чиркая зажигалкой. На колесико попало что-то мокрое, не кровь ли? Палец соскальзывал. Слабые искры не могли зажечь газ. Крысолов с отчаянием крутил и крутил колесико. По разбитой губе шаркнул как будто маленький горячий напильник — обнаглевшая крыса слизывала кровь!
Крысолов закричал, уже не помня, что боялся хранителя клада. От крика в его несчастной ушибленной голове как будто взорвалась граната, начиненная болью. Он уткнулся лицом в руки и замер.
В окно било ослепительное солнце. «Уже день», — удивился Крысолов. Он лежал на полу знакомой кухни с отбитым кафелем. Странно. Когда крысы пошли в атаку, он еще не добрался до ступеней из подвала. Проползти по ступеням, по кафелю на лестничной площадке, по линолеуму в прихожей — и ничего не помнить?.. Крысолов посмотрел на руки. К ладоням пристали кирпичные крошки — это из подвала, он сам же и накрошил… Очень странно!
Держась за стену, Крысолов осторожно поднялся на ноги. Болели обломки выбитых зубов, ныл затылок. Перекрестие оконной рамы двоилось, как в бинокле со сбитой резкостью. Но тело было здоровым, тело его слушалось. Получалось, что Крысолов сам вышел из подвала. А что память его подводит, так это неудивительно после такого удара по голове… Чудес не бывает. Никто не стал бы спасать чужака от крыс ночью в заброшенном доме. Порядочные люди в это время спят, бомжи скорее раздели бы до нитки бесчувственного человека. А если бы вернулся хранитель клада, он бы добил свидетеля, который узнал его тайну.
На забор он влез играючи. Сколько их одолел Крысолов, таких заборов… Сел верхом, высматривая свою машину — да вот она, под ногами, «шестерочка»-старушка. Хотел машину поновее, так нет, передумал и купил металлоискатель! Крысолов всхлипнул, привычно шагнул на крышу, на капот, на бампер и оказался на земле. Открыл терцу, и вдруг закружилась голова. Так на дверце и повис, как тряпка. Передохнул, сел за руль, повернул ключ зажигания… А ключ откуда, почему не валяется в подвале вместе с мелочью из вывернутых карманов?
Крысолов спешил убраться и не стал раздумывать. Уже выруливая на улицу, он сообразил, что ключ в замке зажигания оставил хранитель клада. Наверное, собирался угнать машину, да передумал — старая. Или смотрел документы в бардачке. Хотел убедиться, что его тайник нашел случайный кладоискатель, а не милиционер в штатском.
Мостовая шаталась в глазах. Крысолов поймал себя на том, что ведет «жигуленок» зигзагами. Сотрясение мозга он получил, это как пить дать. Добраться бы до дома… Надо взять себя в руки. За перекрестком будет большая улица. Держать руль прямо и прибавить скорость, чтобы ехать как все.
Сначала это удавалось. «Жигуленок» влился в поток машин и ехал уверенно. Во всяком случае, никто не гудел и не орал на Крысолова в открытое окошко. И вдруг мостовую качнуло, как проволоку под цирковым эквилибристом. Крысолов заработал рулем, и его вынесло на встречную полосу.
Желтые полыхающие фары мчались в лоб «жигуленку». Включенные фары днем — грузовик с прицепом или автоколонна. «Мало не покажется», — подумал Крысолов, пытаясь вернуться в свой ряд. Но место его «жигуленка» уже занял автобус.
Это была еще не авария. У Крысолова оставалось несколько секунд, чтобы пропустить автобус и втиснуться за ним. Он стал тормозить, но педаль с непривычной легкостью провалилась в пол. Потянул ручной тормоз, но рычаг выскочил из гнезда и остался у него в кулаке. Не сбавляя скорости, «жигуленок» летел навстречу гибели. Горящие фары были уже в метре от капота.
И тогда Крысолов понял, что хранитель клада все-таки избавился от свидетеля.
Дверь открыла молодая женщина. Маша подумала, что ошиблась квартирой, и приготовилась извиняться. Но женщина цепко схватила ее за руку и тащила в прихожую.
— Тапочки синие блины горят! — выпалила она без паузы, как загадочный пароль, и убежала. За углом послышался негодующий собачий визг.
— Эдька, опять под ногами путаешься! — вскричала женщина. — Ну, иди, иди сюда, мама подует на лапу.
Маша поняла, что попала куда надо.
Женщина была маминого возраста и в дочери Сергейчику никак не годилась. Для жены седого полковника она выглядела, наоборот, молодой, но веселому Сергейчику такая подходила.
Разыскав себе синие тапочки, Маша пошла на запах блинов. Узкий коридор состоял из дверей и поворотов; пол и потолок были облупленные, а все, что между ними, — потертым. Здесь тоже ждали квартиру в новом доме и перестали следить за старой.
Жена Сергейчика жарила блины сразу на трех сковородках, а щенок смотрел. Маша вошла тихо и застала их за разговором.
— Нос ты сегодня ошпарил, — укоряла жена Сергейчика.
Пристыженный щенок опускал голову, как будто кивал: да, был такой грех.
— Под ноги мне сунулся два… нет, уже три раза. Щенок опять кивал.
— Как тебя после этого называть, Эдька?!
— Вау! — сказал щенок, услышав свое имя.
— Вот именно. Вякалка ты хвостатая и больше никто!
Тут жена Сергейчика заметила Машу.
— Похожа! — сказала она, ловко сбрасывая со сковородки готовый блин и сразу же наливая тесто.
— На кого? — спросила Маша.
— И на маму, и на папу. Я же с ними училась в Институте международных отношений, только на два курса младше.
После мамы и Деда жена Сергейчика была третьим человеком, который знал папу.
— Расскажите про него, — попросила Маша.
— По нему сохли все наши девчонки, — охотно начала жена Сергейчика. — И я в том числе. Красавец, отличник — три языка в совершенстве! А как он пел Визбора под гитару!
Лыжи у печки стоят,
Гаснет закат за горой.
Месяц кончается март,