Только сейчас Маша поняла, что значит «преподобного увидишь». Это здешний код, непонятный посторонним. Как в Укрополе мальчишки грозятся: «Я из тебя завхоза сделаю», и нужно знать, что школьный завхоз Иванов давным-давно упал в колодец и с тех пор прихрамывает. А «преподобного увидишь» означает: «Поедешь в Корею, и папа Сан тебя обвенчает с кем попало».
У подлого розыгрыша гадюки Соколовой появилось неожиданное оправдание. Может, она не хотела замуж неизвестно за кого. Может, влюблена в какого-нибудь парня. Вот и подсунула вместо себя Машу, думая, что недоразумение выяснится еще в аэропорту. А оно вон как затянулось…
Сейчас уже нельзя сказать: «Извините, ошибочка вышла. Отправьте меня домой». Машу тут же и скормят пираньям.
Во-первых, она видела убийство водителя. Хотя это еще цветочки. Она же не знает, кто сидел за рулем рефрижератора. Номер могла запомнить (но не запомнила), так ведь наверняка машина угнанная. А что Ганс и брат-1 были заодно с убийцей, доказать невозможно. Выходит, Маша не особенно опасный свидетель. Если бы все выяснилось еще на дороге, Ганс, пожалуй, мог ее отпустить. Но в первые минуты она побоялась признаться, а потом ей всунули сонную таблетку. Уже на борту яхты, идущей с погашенными огнями через границу, признаваться стало очень опасно. А сейчас – невозможно.
Подпольный цех – вот пока что главная из всех известных ей тайн братства. Вчера Маша собрала сорок шесть «мышек». Были рекордсмены, которые сдавали по сотне. В среднем возьмем семьдесят пять, умножим на сто сборщиков и на пять долларов – цену «мышки». Около сорока тысяч баксов – дневной оборот цеха. А годовой – миллионов тринадцать-четырнадцать! Есть смысл скормить свидетельницу пираньям.
Нет, все-таки Соколова гадюка! Пускай влюбленная гадюка, это дела не меняет.
Темнота – друг молодежи, как говаривал Петька, отправляясь тырить персики в чужих садах. Сам он уже староват для этого укропольского спорта, но у него есть шестилетний приятель по прозвищу Динамит. Петька передает ему секреты мастерства.
Опять потянуло на воспоминания. Маша, не зажигая света, одевалась в спортивный костюм гадюки Соколовой и смаргивала слезы. Так ведь и сгинешь неизвестно в какой стране, родным будет некуда на могилку сходить… Тьфу, что за чепуха лезет в голову! Она зашнуровала кроссовки, сунула пистолет к спине, под резинку штанов, и попрыгала. Фирменные висюльки на замках «молний» слышно брякали. Тоже Версаче какое-то. Маша оторвала их с мстительным удовольствием.
Темнота – друг молодежи, когда у молодежи есть чем посветить. Маша собиралась похитить зажигалку из тайника укушенного брата, а потом решать накопившиеся проблемы. Главная, конечно, – поиск выхода. Второе по важности дело – найти масло или хоть бензин, чтобы почистить пистолет. Пороховой нагар и морская соль норовили превратить огнестрельное оружие в холодное. Затвор открывался со скрипом, и Маша боялась, что пистолет не выстрелит или, хуже того, взорвется у нее в руках.
Она соорудила на постели кокон из купальной простыни, своего плаща и гадюкиного жакета.
Укрыла одеялом, посмотрела со стороны – похоже на спящего человека – и выскользнула на лестницу.
Странный дом спал, изучив труды преподобного Сана и радостно потрудившись на его кошелек. На лестнице не горели лампочки. Маша спускалась, как в черную воду, не видя ступенек под ногами.
А хорошо, что двери на базе не запираются. Видно, брат иерей и брат казначей уверены, что их подопечным некуда отсюда деться, поэтому нигде ни замков, ни охраны… Маша выскользнула из странного дома и окунулась в знакомую всю жизнь духоту южной ночи. Нагретые за день скалы дышали теплом. Цвиркали цикады. Над транспарантом «Вот я и дома» у подъезда тускло светилась единственная лампочка. Уже хорошо – есть ориентир.
Поначалу тьма вокруг казалась непроглядной. Маша ругала себя за то, что не сообразила взять зажигалку днем. Теперь это элементарное дело превращалось в целую операцию. На случай нежелательных встреч она придумала себе отмазку: мол, хотелось побродить одной, помечтать о будущей встрече с преподобным. Это ж счастье какое, сразу в голове не укладывается!… Но чисто технически добыть зажигалку нелегко. Придется на четвереньках ощупать метров сорок причальной стенки. Ни зги же не видно. Эта трудность влекла за собой другую. Если ее застукают в момент поисков, сложновато будет объяснить, почему она обдумывает свидание с преподобным, ползая на карачках.
Маша шла по причалу, держась подальше от тихо плещущей воды. Глаза привыкали к темноте, и она уже различала барашки на волнах далеко в море и черные громадины скал у входа в бухту. Потом из-за рваных туч проглянула луна, и стало чересчур даже хорошо. Маша испугалась, как бы ее не заметили из окон. Среди сотни человек всегда найдется парочка «сов».
Она оглянулась на странный дом, и как будто в ответ на ее мысли в какой-то келье зажглось окно. Бояться пока было нечего: со света в темноте ничего не разглядишь. Обитательница кельи помелькала розовым – кажется, надевала халат. Подошла к окну, и Маша по силуэту узнала Олю. Второго человека такого роста на базе не было: великанша доставала головой до верха рамы.
Прикрываясь ладонями от света, Оля смотрела в окно; с луны как назло сдуло остатки облачной дымки, и все это было уже опасно. Маша спряталась за причальной тумбой и приказала себе не высовываться по крайней мере минут десять. И чего великанше не спится? Наверное, о маме думает. Как бы не пошла делиться сокровенным девичьим к подруге Марусе Соколовой…
Выдержка, господа, – вот что отличает укро-польского пейнтболиста от всех прочих. На турнирах в больших городах тебя запускают на площадку чуть побольше волейбольной, с дощатыми стенками и кустиками, чтобы прятаться. Весь бой продолжается от силы пятнадцать минут. А на виноградниках или в поле на укропольской окраине можно играть от рассвета до заката. Однажды Маша с Петькой два часа подкарауливали друг друга в сухих и звонких, как жесть, зарослях кукурузы. В конце концов Петька засомневался, не уползла ли Маша каким-нибудь изощренным бесшумным способом, встал и сразу получил в лоб шариком с краской.
Здесь прятаться было удобно, не то что на солнцепеке в кукурузном поле. Чугунная тумба приятно холодила спину сквозь куртку, а причал был теплый: хочешь – грейся, а хочешь – остывай. Маша и прилегла бы, да боялась заснуть. Циферблата часов она не видела и, чтобы не потерять ощущение времени, пела про себя. В среднем одна песня – минуты полторы-две. Для верности она спела восемь и только после этого позволила себе выглянуть из-за тумбы.
Свет в келье не горел. Маша спела еще пять песен на тот случай, если Оля смотрит в окно, сидя в потемках. Мало ли какое настроение может быть у человека. На луну тем временем опять нагнало тучи, и прятаться стало бессмысленно. Пусть глядят, кто хочет, все равно не увидят.
Поиск зажигалки прошел без неожиданностей. Было неприятно и страшновато шарить в потемках по заросшей склизкой тиной причальной стенке, но это мелочи. Песни крутились в голове. Так всегда бывает: начнешь вспоминать, и они цепляются одна за другую. Маша мурлыкала себе под нос, все равно никто не слышит. И на «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались» Олега Митяева нащупала дыру, а в ней – пачку сигарет и зажигалку. Она прикарманила и то и другое: пускай укушенный брат думает, что его тайник ликвидировали потому, что здесь запрещено курить.