– Было слишком много вызовов, моя королева. Принцесса устала от застававших нас врасплох визитеров.
– Кто еще вызывал тебя, племянница?
Я с трудом сглотнула, выдохнула воздух, который бессознательно задерживала, и заговорила совершенно чистым голосом, без всякой дрожи. Молодец я.
– Большей частью секретари Тараниса.
– Этому-то чего надо?.. – Она почти выплюнула словечко "этому".
– Меня приглашали на бал в честь Йоля, но получили отказ. – Вторую часть фразы я произнесла очень поспешно. Я не хотела, чтобы она решила, будто я пренебрегаю ее двором.
– Как это высокомерно и как похоже на Тараниса!
– Если я осмелюсь заметить, – осторожно сказал Дойл, – моя королева не в лучшем расположении духа, хотя только что от души развлеклась. Что же ее так расстроило?
Дойл был прав. Я видела, как Андаис возвращалась из комнаты пыток, напевая. Покрытая запекшейся кровью – и напевая. Она сейчас отлично провела время – на ее вкус, – и все же она была не в духе.
– Я взяла всех, кого считала способным выпустить Безымянное или призвать Старейших. Я допросила их самым тщательным образом. Если б кто-то из них это сделал, они бы уже сознались. – Голос ее звучал теперь устало, гнев начал уходить прочь.
– Не сомневаюсь, моя королева, что допросить их более умело не мог бы никто, – сказал Дойл.
Она смерила его тяжелым взглядом:
– Ты надо мной смеешься?
Дойл склонился так низко, как позволяло пространство.
– Никогда, моя королева!
Она провела рукой по лбу, размазав кровь по белой коже.
– Ни один сидхе нашего двора этого не делал, мой Мрак.
– Так кто же тогда? – спросил Дойл, не выпрямляясь.
– Мы – не единственные сидхе в этом мире, Дойл.
– Королева говорит о дворе Тараниса? – спросил Холод.
Ее взгляд метнулся к Холоду, глаза неприязненно сузились.
– Именно так.
Холод склонился, точно как Дойл:
– Я не хотел проявить неуважение, ваше величество.
Дойл спросил из своей неловкой позы:
– Королева сообщила королю об опасности?
– Он отказывается поверить, что кто-то из его прекрасного сияющего двора способен сотворить такое. Он говорит, что никто из его людей не знает, как вызвать старых богов, и что никто не прикоснулся бы к Безымянному, поскольку им нечего с ним делать. Безымянное – это забота неблагих, а старые боги – это привидения, а значит, опять-таки наша проблема.
– А что же тогда забота Благого Двора? – спросила я. Мне до жути не хотелось снова привлекать к себе ее внимание, но мне хотелось знать. Если ни то, ни другое не касается благих, то что же их касается?
– Отличный вопрос, племянница. В последнее время Таранис, похоже, не желает марать руки ничем, хоть сколько-нибудь значимым. Не знаю, что с ним произошло, но он, кажется, все глубже и глубже погружается в свой маленький мирок, созданный из иллюзий и его собственной магии. – Она задумчиво скрестила на груди окровавленные руки. – Это должен быть кто-то из его двора. Кто-то из них.
– Как нам заставить его это признать? – спросила я.
– Не знаю. Хотела бы я знать... – Она махнула рукой. – Ох, ради Богов, да сядьте вы оба. На кровать. Устраивайтесь поудобней.
Холод и Дойл выпрямились и сели по обе стороны от меня. Холод был по-прежнему обнажен, но его восхитительное тело не было уже возбужденным, как перед появлением королевы. Он сложил руки на коленях, прикрываясь от взгляда. Дойл сидел с другой стороны от меня, совершенно неподвижный, как зверек, старающийся не привлечь внимания хищника. Я нечасто думала о Дойле как о добыче – он так бесспорно был хищником! – но сегодня в нашей компании был лишь один хищник, и он глядел на нас из зеркала.
– Убери руки, Холод. Дай мне увидеть тебя всего.
Холод колебался всего секунду, а потом отвел руки. Он сидел, уставясь в пол, он уже не мог чувствовать себя комфортно в своей наготе.
– Ты по-настоящему красив, Холод. Я и забыла. – Она нахмурилась. – Кажется, я слишком многое забыла в последнее время. – Она сказала это почти с грустью, но голос тут же снова стал резким, похожим на ее нормальный тон. Этот тон заставил нас всех напрячься чуть не до дрожи: это была дрожь предвкушения, и предвкушали мы вовсе не удовольствие.
– Я недовольна собой сегодня. Все это были люди, которых я уважала, или любила, или ценила, – и теперь они никогда не будут на моей стороне. Они будут меня бояться, но меня боялись и раньше, а страх – не то же, что уважение. Я это поняла в конце концов. Дайте мне хоть одно приятное воспоминание об этой ночи. Я хочу видеть вас троих вместе. Я хочу видеть, как свет вашей кожи расцвечивает ночь фейерверками.
Мы оторопели поначалу, потом Дойл сказал:
– Моя ночь с принцессой была вчера. Холод дал понять, что сегодняшнюю ночь он ни с кем делить не хочет.
– Захочет, если я так велю, – сказала Андаис. Спорить с ней, нагой и покрытой кровью, будто какая-то жуткая древняя алтарная статуя, было трудно, но мы попытались.
– Я просил бы ваше величество не делать этого, – проговорил Холод. Он больше не выглядел надменным. Он казался почти испуганным.
– Ты просил бы? Просил бы меня?! И что мне с твоей просьбы?
– Ничего, – сказал он, опустив голову так, что сияющая завеса волос скрыла его лицо. – Абсолютно ничего.
В его голосе звучали горечь и печаль.
– Тетя Андаис, – сказала я, тщательно контролируя тон, очень осторожно, как говорила бы с психом с примотанной к боку бомбой. – Мы не сделали ничего, что могло бы тебя огорчить. Мы делаем все, что можем, чтобы послужить тебе. За что ты хочешь нас наказать?
– Вы собирались сейчас заняться сексом?
– Да, но...
– Ты собиралась спать с Холодом?
– Да.
– Ты спала с Дойлом прошлой ночью?
– Да, но...
– Ну так что за проблема переспать с ними обоими прямо сейчас? – Ее голос снова поднялся, теряя последние крохи спокойствия.
Я еще больше снизила тон.
– Я еще ни разу не была с ними обоими вместе, ваше величество, а тройник надо хорошо продумать, или все испортишь. Мне кажется, Дойл и Холод оба слишком доминантны, чтобы спокойно меня делить.
Она кивнула.
– Верно.
Кажется, мы все трое одновременно перевели дух.
– Тогда замени кого-нибудь из них. Подари мне зрелище, моя племянница, дай мне этой ночью что-нибудь для души.