Но Роксолана не успокоилась:
- Ну, так. Но ведь вы позовете на сюннет и ту черкешенку, поскольку она мать Мустафы?
- Ее убрали с моих глаз навеки. На этот славный сюннет будут допущены только султанша, султанская мать и султанские сестры.
- Мой повелитель, мы столько времени не виделись, а разговариваем не о любви, а о делах! Это можно простить мужчине, но женщине - никогда!
Он был благодарен ей за эти слова, но все же не удержался, чтобы не заметить:
- Приготовления к великому празднику начнутся уже завтра.
Полгода в Стамбуле только и разговоров было о приближающемся сюннете. Шум, молитвы, приглашения иноземных послов, стройка, приготовления. Забылся позор Вены, не вспоминались убитые, не было и речи о голодных, нищих, несчастных. Стамбул шел навстречу сюннету! Султан назначил день сюннета: во втором месяце джемади, ровно через тридцать дней после первого джемади - дня взятия Фатихом Константинополя.
Шесть месяцев прошли под знаком сюннета султанских сыновей. Собственно, о самих сыновьях никто и не думал, о них забыли сразу, каждый примерялся к тому, какое место займет он в церемонии, в торжествах, как ему продвинуться, пропихнуться, зацепиться хоть мизинцем. Султан созывал диван, советовался, давал указания, сам наблюдал за стройкой. Рассылались письма. Принимали послов. Скендер-челебия вместе с Грити и Ибрагимом изобретали и выколачивали новые налоги на сюннет. На базарах кричали каждый день о приближении сюннета глашатаи - теллялы. По домам ходили женщины - окуюджу, созывали на торжество. Астрологи - мюнеджимы заверяли, что констелляции звезд способствуют успешному проведению великого празднества. Поэты загодя писали касиды и составляли назире на поэмы прославленных своих предшественников. Неутомимые подхалимы, алчные хапуги, мошенники и горлорезы вертелись вокруг султанского трона, обретя удобный случай втереться в доверие к падишаху, прославляя его мудрость, великодушие, щедрость и государственный ум. Стамбульские толпы, заранее смакуя щедрые угощения, которые предстоят им во время сюннета, прославляли Сулеймана, кричали о своей любви к султану, благодарили его за заботливость и внимание к простому люду, хотя потом они же станут подсчитывать расходы, как это было после свадьбы Ибрагима, и проклинать расточительство и нелепую роскошь.
Невероятный размах, что-то словно бы от буйства природы, от беспредельности степного раздолья, ничего общего с убогим бытом кочевников, высокий вкус и в то же время дикость, блеск и роскошь итальянских городов и тысячелетняя изысканность Царьграда, а ко всему этому восточные краски и звуки, безудержность - все это сливалось в невиданную еще миром торжественность, приготовлениями к которой были заняты державные люди и лизоблюды, иноземные мастера и служители бога, знаменитые зодчие и простые черноробы, крикуны и примитивные дармоеды.
На Ипподроме Коджа Синан сооружал султанский трон на лазуритовых столбах, вывезенных из Египта. Над престолом будет натянут золотой балдахин, стены в нем из самых дорогих в мире тканей, полы будут устланы тончайшими в мире персидскими коврами. Сулейман несколько раз ездил на Ат-Мейдан, брал с собой Роксолану, показывал ей, как идет строительство, рассказывал, как у подножья его престола на всю ширь Ат-Мейдана будет раскинуто множество разноцветных шелковых шатров для высочайших лиц державы и среди них - ближе всех к престолу - золотые шатры для нее, для валиде и для султанских сестер, ибо он вознамерился нарушить обычай, по которому женщинам запрещено присутствовать на сюннете вместе с мужчинами, и хочет сделать так, чтобы эти торжества доставили радость прежде всего ей, Хуррем.
- Уже определено на диване, что это будет длиться ровно двадцать дней, - сказал он. - Весь Стамбул готовится с радостью и благодарностью. Всюду царит небывалое воодушевление. Даже звери из моего зверинца готовятся к сюннету. Мы пообещали отпустить на волю одного взятого в рабство немца, который хочет поразить нас невиданным зрелищем боя львов с диким вепрем. Ты должна явиться на сюннете во всем блеске и роскоши, какие только может дать тебе твое высочайшее положение в державе.
- Может, выступить вместе с дикими зверями? - засмеялась Роксолана.
- Женщинам прежде всего следует позаботиться о соответственных нарядах. Султанша должна являться на глаза толпы в новом убранстве перед каждой молитвой.
- Пять молитв на день и двадцать дней сюннета, - следовательно сто новых платьев только для этой церемонии? Ваша щедрость воистину не имеет границ, мой повелитель! Я должна бы радоваться и смеяться в час сюннета, но боюсь, буду плакать, думая о своих детях, о том, как им больно.
- Это делается во имя аллаха.
- Но почему все, что творится во имя аллаха, должно сопровождаться болью?
- А что такое боль? Может, это и есть жизнь.
- Тогда как объяснить плач и стенания, которые услышал пророк, поднявшись на седьмое небо? Разве то не человеческий плач и почему люди, вместо того чтобы радоваться жизни, оплакивают ее?
- То плач ангелов, которые со слезами вымаливают у аллаха прощения грехов для правоверных. В час сюннета мы устроим ученый спор мудрых улемов, чтобы раскрыть все величие этого обряда, который оставляет на человеке знак принадлежности его к истинной вере, к избранникам аллаха.
Роксолана вздохнула. Как все просто. Каждый негодяй может стать избранником аллаха, пожертвовав для этого такою малостью!
- Я буду с нетерпением ждать этого высокого торжества, - сказала она.
- Я не сомневаюсь, что ты будешь довольна невиданным зрелищем, пообещал султан.
Зрелище действительно оказалось исключительным.
С утра назначенного дня Сулейман с султаншей и валиде, в сопровождении всего двора прибыл на Ат-Мейдан, где поблизости от янычарской казармы-мехтерхане уже высился его роскошный престол, а перед ним во всю ширь прежнего царьградского Ипподрома играли яркими красками пышные шатры для приближенных, вельмож и прислужников. Навстречу султану вышли второй и третий визири - Аяз-паша и Касим-паша, великий визирь Ибрагим ждал падишаха особо, посреди Ипподрома, окруженный янычарскими агами и вельможами. Все были пешие, только султан на коне, которого держали за золотые поводья, идя по сторонам, имрахор султанских конюшен Рустем-паша и его помощник. До престола Сулеймана сопровождали двадцать побежденных вельмож - их поставили потом у античных статуй, вывезенных Ибрагимом из Буды.
Настал великий обряд целования султановой руки. Допущены были вернейшие визири, вельможи, военные старшины, мудрые улемы. Ревели от восторга толпы, и откликались рычанием звери султанского зверинца. Львам, рысям, леопардам, пантерам, медведям, слонам как будто бы тоже не терпелось поскорее присоединиться к тому, что с таким буйством начиналось на Ипподроме. Играли военные оркестры, неутомимо и безумолчно били пушки над Босфором и возле всех ворот Стамбула. В том реве, криках и грохоте никто не заметил, что султанская сестра Хатиджа не явилась на празднество, хотя оно происходило чуть ли не перед ее дворцом. Ибрагиму сказала: "Не хочу видеть недоносков этой ведьмы!" Султану никто не решился доложить о Хатидже, он же сам вряд ли заметил это в первые дни, полностью поглощенный своими высокими обязанностями повелителя торжеств.