— Разумеется, это он, — начала злиться я.
— Возможно, тебе будет не так горько узнать…
— Не тяни, — повысила я голос, сообразив, что собираться с силами он будет очень долго.
— Ты… мне неловко говорить об этом… Слишком много испытаний, чтобы сохранить ребенка.
— Наверное, — зло хмыкнула я. — Впрочем, мой предполагаемый муж утверждал, что он родится двухголовым.
Вадим кивнул, как будто соглашаясь, и, подумав, сказал неуверенно:
— Если я правильно понял врача, детей ты иметь не сможешь.
Я немного посидела истуканом, пялясь в одну точку, потом перевела взгляд на лицо Вадима. Он выглядел совершенно несчастным. Это показалось мне забавным. То, что мой ребенок умер, так и не родившись, к сожалению, меня не особенно удивляло, а скорбь Вадим слегка переигрывал. К тому же иметь дело с беременной бабой — дело хлопотное, особенно для госслужбы. В конце концов, не каждый способен проводить допрос с пристрастием в такой ситуации.
— Может, мне оставить тебя на некоторое время? — осторожно спросил Вадим.
— Да, пожалуй, — согласилась я.
Когда он вновь появился в комнате, о моем несостоявшемся материнстве мы больше не говорили.
— У нас есть досье на твоего отца, вдруг что-нибудь натолкнет тебя…
— А мое досье у вас есть?
— Да, — помедлив, сказал Вадим. — Хочешь взглянуть?
— Хочу.
— Хорошо. Завтра оно будет у тебя.
— Почему завтра?
— Потому что сегодня ты должна отдыхать. И никаких вопросов.
— Один вопрос все-таки есть.
— Одним вопросом дело не кончится, уж я-то знаю. Имей терпение. А пока отдыхай. Через полчаса принесут завтрак.
— Значит, сейчас утро? — улыбнулась я.
— Боюсь впасть в сентиментальность, не то бы обязательно ответил: утро новой жизни.
Конечно, я не верила его словам, ни тогда в Екатеринбурге, ни тем более сейчас. Но, во-первых, другого выхода как поверить (или сделать вид, что верю) просто не было, во-вторых и в главных, я хотела кое-что узнать, а узнать это кое-что я могла только с помощью Вадима, то есть службы, которую он представлял. Поэтому я покорно легла в постель, съела принесенный медсестрой завтрак, а потом попыталась составить подобие плана.
Когда Вадим появился вновь, я сидела в кресле возле окна и с едва заметной улыбкой на губах смотрела на розы. В моих глазах была тихая грусть. Должно быть, поэтому Вадим замер у порога, с умилением взирая на эту картину, наверное, он надеялся, что я замечу умиление, как я надеялась, что он заметит тихую грусть. Я могла держать паузу до бесконечности, первым проявил себя Вадим, он кашлянул, а когда я повернула голову, улыбнулся.
— Привет.
— Привет, — ответила я и нахмурилась.
— Плохое настроение? — забеспокоился он.
— Отличное. Я не вижу охраны.
— Один охранник постоянно в доме. Тебе не стоит беспокоиться о своей безопасности, этот дом невозможно связать с нами, и твои враги на него никогда не выйдут. — Это показалось мне занятным, я посмотрела в лицо Вадиму и усмехнулась. Могу поклясться, он смутился. — Ты имела в виду что-то другое? — нерешительно добавил он.
— Точно, — засмеялась я. — Я присматриваюсь, как можно смыться отсюда.
— Смыться? — Он вроде бы удивился, а потом нахмурился:
— А куда?
— Что, плохи мои дела? — Я продолжала улыбаться, наблюдая за ним.
— Честно? Хуже не бывает. Насколько мне известно, бывшие соратники зачислили тебя в черный список под номером один.
— А за что они так осерчали, тебе известно?
— В общих чертах. Ты для них предатель, достойный самой страшной кары. Не зря они настойчиво разыскивали тебя целый год.
— У меня вопрос: я имею отношение к гибели своего отца?
Он внимательно смотрел на меня, потом вздохнул:
— Ты в самом деле ничего не помнишь?
— В самом деле, — пожала я плечами. — Ваша контора напрасно тратит на меня время.
— Пока я отвечаю за операцию, ты можешь ни о чем не беспокоиться. — Это прозвучало довольно странно и смахивало на признание в любви, я внимательно смотрела в его лицо, и он ответил мне открытым и твердым взглядом.
* * *
На следующий день меня осмотрел врач, при этом он так оптимистично улыбался, что очень хотелось заехать ему в челюсть. Волосы мне остригли, возле уха я нащупала шрам и долго разглядывала в зеркало свое лицо, думая о том, что Вадим прав, и даже не потому прав, что, выйдя за стены этого дома, я сразу становлюсь мишенью, а потому, что мне попросту нет места в этом мире. Звучит несколько патетически, но наедине с собой это небольшой грех. Анну Шульгину с террористами ничто не связывает, более того, я считаю их психами и уродами, беда в том, что я сама год назад была психопаткой и уродом и для нормальных людей таковой и останусь. Но если я, сделав вид, что поверила Вадиму, помогу ему, то предам единственного человека, который был мне дорог: своего отца. Я не могу это сделать, просто не могу, так же, впрочем, как и продолжить его дело, я не верю в него, да и нет никакого дела, есть шайка моральных уродов… Бежать-то мне и в самом деле некуда…
Скорее по привычке, нежели по необходимости, я осмотрела дом. Он был небольшой, пять комнат, кухня, подвал всегда заперт. Чего-то там было интересное. Рота спецназа, в любую минуту готовая отразить удар? Забавно. Дом стоял на берегу реки, на холме, окруженный крепким забором и без видимых признаков жилья по соседству. Наверняка какая-нибудь бывшая обкомовская дача. Об этом я и спросила Вадима, когда мы вечером пили чай на веранде.
— Если честно, — усмехнулся он, — я и сам не знаю, но мы иногда используем его. Чудесное место. Хочешь искупаться? Здесь есть лодка, можно устроить прогулку по реке.
Я наблюдала за ним, пытаясь решить: то ли он очень умен, то ли считает меня законченной дурой. Наверное, разозлившись от этой мысли, я кивнула и заявила:
— Хочу. — И получила прогулку по реке. Мы вдвоем сели в лодку и час плыли по течению. Возвращение потребовало гораздо большего времени, стемнело, мы зажгли фонарь, я опустила ладонь в воду, прислушиваясь к плеску и скрипу весел.