— А среди твоих ребят, наоборот, болтуны появились, — добавил Гиви Кобахидзе, обращаясь к Бурнакову, — если не суки.
— Выражайся яснее, — встрепенулся тот.
— У меня три провала было.
Трижды моих людей ловили, когда они свой товар сюда привозили, — огрызнулся Гиви, — и все три раза о товаре знали твои люди. А когда я попросил Матюхина принять товар, все прошло благополучно.
— Ты думай, о чем говоришь, — шумно задышал Бурнаков, — ты лучше среди своих поищи, может, там кто-нибудь решил с «мусорами» снюхаться?
— Я своих людей знаю, — гордо возразил Гиви, — если суку найду, убью. Они это знают.
— А мои, значит, подумают! — закричал Бурнаков бабьим визгливым голосом. — Ты моих ребят не знаешь! Кто ты такой, что ты так говоришь?!
— Я знаю, что говорю! — заорал в ответ Гиви.
— А я говорю, что и среди моих людей все чисто! Ты в другом месте поищи, почему у тебя товар пропадает.
Кадык Гиви взметнулся несколько раз вверх. Ему всегда казалось, что все намекают на его недавнее прошлое, когда он был одним из осведомителей КГБ.
Впрочем, это для вора было не так страшно, как быть пособником милиции. КГБ считался оплотом государства, и помогать такой организации, по непонятной логике многих преступников, было даже почетно. Очевидно, истоки этой логики нужно искать в традициях сталинских лагерей, когда попадавшие туда заключенные делились на несколько категорий. Самые опасные и презираемые, разумеется, были политические, которых одинаково ненавидели и охранники, и воры. Матерые преступники, убийцы, насильники, воры считались менее опасными, чем учительница, посмевшая хранить дома запрещенные книги, или философ, осмелившийся в своих лекциях упомянуть забытые имена, или историк, честно рассказавший историю гражданской войны.
Такие традиции нашли свое отражение и во всех уголовных кодексах славной Страны Советов. За хозяйственные преступления расстреливали беспощадно, а за убийство или грабеж могли дать не больше десяти лет. Это была политика государства, когда преступления против строя карались гораздо строже, чем преступления против конкретных людей.
Именно поэтому, зная, что Гиви Кобахидзе был в свое время осведомителем КГБ, его принимали в преступном мире, считая, что он не запятнал свое воровское ремесло, «честно» рассказывая контрразведчикам об интересующих их иностранцах, торгующих валютой и наркотиками. Но некоторая ущербность в подсознании Гиви все-таки оставалась.
— Опять, — поморщился Матюхин. — Потом выясним все отношения. У нас работа впереди.
— Он первым начал, — зашипел Бурнаков.
— Я про тебя говорил или про твоих людей?
— Все! — прервал Матюхин. — Кончайте ваши разговоры.
Словно услышав его слова, в комнату вошел один из его людей.
— Посланцы прибыли, — коротко доложил он, — с Кавказа.
— Наконец-то, — обрадовался Матюхин, — давай зови их.
Через три часа автомобиль Бурнакова — серебристый «Мерседес» — подъехал к одному из домов, завернул во двор. Впереди сидели телохранитель и водитель Бурнакова.
— Подождите меня здесь, — сказал, тяжело вылезая из автомобиля, Бурнаков.
Телохранитель равнодушно кивнул. Они знали о единственной страсти хозяина, коллекционировавшего красивых женщин. Бурнаков оглянулся и вошел в подъезд, прошел к лестнице и, тяжело отдуваясь, поднялся на второй этаж. Оглянувшись еще раз, позвонил.
Дверь открылась сразу. Бурнаков вошел в квартиру.
— Сыро тут у вас, — сказал, морщась.
— Ничего, — ответил ему веселый голос невысокого человека лет пятидесяти, — проходи в комнату.
Бурнаков прошел и тяжело опустился на стул, который жалобно под ним заскрипел.
— Грязно тут, — неодобрительно прошипел Бурнаков.
— А жизнь вообще грязная штука, — снова засмеялся хозяин квартиры. — Что нового? Провели ваше совещание?
— Провели, — кивнул Бурнаков, — Матюхин сказал, что говорил со своими друзьями в Германии. Вернее, со своим связным. Это Перлов, тот самый, о котором я рассказывал.
— Это я помню, — кивнул собеседник. — Что дальше?
— Он говорил об их просьбе. Они готовы заплатить по сто тысяч долларов, но чтобы двоих людей устроить на работу в местные органы. Там, на Кавказе.
— Сколько они хотят заплатить? — осторожно переспросил хозяин квартиры.
— По сто тысяч, — подтвердил Бурнаков, — я сам вначале не поверил. Но Матюхин говорит, они согласны на все. Но только чтобы обязательно обоих устроить на работу.
— Их имена, фамилии известны?
— Я не спрашивал. Было слишком опасно. Один из них грузин. Его уже устроили в управление охраны. В Тбилиси. Он раньше там работал, но потом переехал в Минск, а теперь его нашли и вернули в Тбилиси. Второй — азербайджанец. Он много пил, и его выгнали из органов милиции. Сейчас его устраивают в Управление внутренних дел Баку.
— Понятно, — кивнул хозяин, — постараемся найти. Но почему зарубежные друзья так интересуются именно ими?
— Не знаю. Они сказали, что заплатят по сто тысяч долларов, и больше ничего. Матюхин обещал потом все узнать и нам объяснить.
— Ладно, — хозяин почесал подбородок, — что-нибудь покумекаем. Спасибо за информацию.
— Не за что. — Бурнаков встал, направился к выходу. Потом обернулся:
— Ты бы хоть место поменял, Михеев, а то мои ребята подозревать начнут.
— Не начнут, — усмехнулся Михеев, — твои ребята привыкли к этим визитам. А насчет квартиры ты прав. В следующий раз встретимся в другом месте, в Измайлове. Будешь туда ездить.
— Ладно, — вздохнул Бурнаков.
— Подожди, — остановил его Михеев. — Твой груз разрешили пропустить без досмотра. Черт с тобой, говорят, пусть богатеет Бурнаков.
Бурнаков расплылся в улыбке. Его маленькие поросячьи глаза засияли от удовольствия.
— Вот спасибо! — сказал он. — За это спасибо.
— А ты должен держать всю ситуацию под контролем, — напомнил Михеев, — особенно с этими офицерами. Постарайся узнать еще что-нибудь о них. И о зарубежных друзьях Матюхина тоже узнай.
— Ладно, — кивнул Бурнаков, выходя из квартиры. Бывший начальник уголовного розыска майор Михеев уже несколько лет находился на пенсии. И последние два года был одним из руководителей опорной сети осведомителей ФСБ.
Среди его агентов был и один из самых крупных преступных авторитетов Москвы — Бурнаков. Взаимные услуги мафии и контрразведки помогали обеим сторонам иметь нужную информацию. Сотрудничество было взаимовыгодным и полезным. После ухода Бурнакова Михеев подошел к телефону. Набрал номер, не забыв включить дуплексный телефонный преобразователь, шифрующий его разговор и не позволяющий постороннему подслушать.