— А машина его здесь? — спросил Дронго. Спикер зло посмотрел на сидевших вокруг него людей, возмутился.
— Сыщики! — закричал он. — Ничего нормально сделать не можете.
— Значит, Груодис прошел в зал по документам Убатлы, — заключил Дронго.
— Это невозможно, — вмешался Касумов, — охранники проверяли все пропуска.
— И почти не смотрели в паспорта, — кивнул Дронго, — вернее, почти не смотрели на фотографии. Конечно, он прошел, загримировавшись. Но здесь вписана и супруга. Значит, он должен был приехать не один.
— Я это знаю, — сказал спикер. — Его пригласили с женой.
Дронго поднялся. Он вспомнил вытянутую женскую руку в номере отеля Бад-Хомбург. И выстрелы в Пискунова. И лицо женщины в казино. Он поморщился: нога по-прежнему болела.
— Я знаю и второго террориста, — сказал он громко, — давайте сделаем то, что я предлагал. Пусть кто-нибудь подойдет к одному из министров и скажет, что его машина пострадала при аварии с автомобилем Гамида Убатлы. Сказать это нужно не очень громко, но и не очень тихо.
— Лучше я сам пойду, — сказал Эльдар Касумов, — и говорить по-русски нужно, чтобы меня поняли?
— Ни в коем случае. Нельзя играть в поддавки. Груодис наверняка знает турецкий. Говорите только по-азербайджански, чтобы все было логично, как обычно. Все должно выглядеть очень правдоподобно, иначе он поймет, что мы играем.
— Ясно, — кивнул Касумов.
— Мне нужно войти с другой стороны, — попросил Дронго, — чтобы меня не видел Груодис. И одну из телевизионных камер направьте на него. Мы должны видеть, куда он сразу посмотрит после того, как услышит сообщение об аварии.
— Я сейчас поручу это телеоператорам, — кивнул министр национальной безопасности, — там двое наших людей работают.
— Прекрасно. Пусть камера следит за выражением его лица. А я войду с другой стороны. Мне нужно все видеть самому.
— Надо было его сразу арестовать, — зло проворчал министр внутренних дел, — а мы с ними в куклы играем. Нажмет, не нажмет. Взорвет, не взорвет. С этими подонками нельзя договариваться. Они все равно всегда обманывают.
— С этим я, пожалуй, соглашусь, — улыбнулся Дронго, — каждый из нас действительно пытается перехитрить друг друга. И все зависит от того, кто это лучше сделает.
— Думаете, это сработает? — спросил Касумов, когда они в который уже раз вышли из кабинета.
— Не знаю, — пожал плечами Дронго, — но попробовать нужно, у нас осталось около сорока пяти минут.
— Я хотел у вас спросить… — Касумов вдруг замялся, — как это называется?
— Что именно?
— Ну, вот то, что вы делаете. Интуиция, или вы просто так умеете все просчитывать?
Дронго засмеялся. Потом сделал шаг и поморщился: нога болела все сильнее.
— Я и сам не знаю, честно признался он, наверное, просто характер такой. Люблю делать свою работу хорошо. Пошли наверх. Нам еще предстоит сыграть свой последний акт в этой трагедии.
Разница между московским и бакинским временем в один час оставалась и после развала державы. Очевидно, существовали ценности, неизменные при любом раскладе человеческих характеров и стремлений. Сидевший в своем кабинете Жернаков читал последние сообщения из Германии.
Группа Груодиса имела довольно тесные контакты не только с местной мафией в лице Матюхина и его товарищей. По просьбе Груодиса два месяца назад трое молодых парней были переданы в его распоряжение и никто не знал, куда они исчезли. Матюхин отбирал для него этих парней по всему московскому региону.
Требование было суровое: все трое должны были отслужить в десантных войсках.
Никаких других условий не было. Трех ребят отправили в Германию и, похоже, забыли про них.
Было сообщение и из Литвы. В ответ на запрос относительно судьбы бывшего офицера литовского КГБ, известного в Вильнюсе как Йозас Груодис, пришел подробный отчет о его деятельности с указанием на то, что сам Груодис исчез несколько лет назад и в настоящее время не является литовским гражданином. Но Жернаков обратил внимание на другой факт. В последние два года в Вильнюсе Груодис работал с офицером КГБ Ингой Струмилиной, которая выехала из Вильнюса полгода назад.
Он вспомнил рассказ Дронго о женщине, которую тот видел в казино, и неизвестной, стрелявшей затем в Пискунова. Дронго не видел напавшего, но был уверен, что это была женщина. Если это действительно так, то стрелять могла бывший сотрудник КГБ СССР Инга Струмилина. Похоже, Дронго не ошибся.
В этот момент позвонил директор ФСБ. Он попросил своего молодого заместителя зайти к нему прямо сейчас. Жернаков сложил документы и отправился в кабинет директора.
Тот читал какие-то документы. Увидев вошедшего, сухо кивнул, продолжая просматривать лежавшие перед ним бумаги. Потом протянул их Жернакову.
— Можете ознакомиться.
Это было сообщение из Афин, из российского посольства. Греческая сторона была очень обеспокоена предстоящим подписанием договора между Азербайджаном и Грузией и планами дальнейшей транспортировки нефти через территорию Турции.
Кроме естественных причин — давней вражды греков со своим соседом по НАТО из-за различных проблем с островами в Эгейском море и на Кипре, — греки не хотели столь явного усиления своего восточного соседа, происходившего в ущерб самой Греции.
Греческая сторона настаивала на прежнем варианте нефтепровода, через Новороссийск, а затем через Болгарию и Грецию в Европу. Обращалось внимание на то, что греков в данном вопросе готовы поддержать и американские советники.
Более того, представляющий интересы транснациональных компаний некто Фрезер уже трижды вылетал в Болгарию для переговоров по вопросам строительства нефтепровода. Особую заинтересованность проявляли греческие судовладельцы, для которых подобный вариант явился бы золотым дождем.
— Все понял? — спросил директор ФСБ, когда Жернаков кончил читать.
— Все, — кивнул генерал, — греки хотят тянуть нефтепровод на себя, а турки на себя.
— Нет, не все, — взорвался директор ФСБ, — ты плохо читаешь. Греческая сторона настаивает, чтобы нефть шла из Новороссийска. Понимаешь, откуда? Из нашего российского города. А уже потом они берутся ее транспортировать в Грецию и в Европу. Понимаешь, в чем дело? А Грузия и Турция хотят свой вариант пробить.
— У каждого свои интересы, — равнодушно сказал Жернаков.
— А у тебя какие интересы? — нахмурился директор. — Мне уже и так звонили из МИДа, интересуются, почему это наши офицеры больше католики, чем сам папа римский? Почему им так нужно подписание договора между Баку и Тбилиси?