– Какая же ты сладкая, детка, слаще меда, – пробор­мотал Эваи, покрывая поцелуями шелковистый живот Фи­оны.

– Дай мне поласкать тебя, Эван, – взмолилась Фиона.

– Нет, не сейчас. Если ты начнешь меня ласкать, бо­юсь, под твоими мягкими ручками я не сумею сдержаться.

Фиона широко раскрыла глаза, когда Эван принялся целовать завитки ее волос внизу живота. Она попыталась сдвинуть ноги, однако он не позволил ей этого сделать. На секунду Фиона замерла от смущения, но с каждым прикос­новением языка смущение становилось все слабее, уступая место безудержной страсти. Тихонько застонав, она пода­лась навстречу новой, доселе невиданной ласке. Наконец она почувствовала, что больше так не выдержит.

– Эван! – вскрикнула она.

– Не сдерживайся, моя радость, – прошептал on, пре­красно поняв, что она хочет сказать.

И Фиона, громко вскрикнув, содрогнулась в сладком экстазе. Она все еще тяжело дышала, пытаясь прийти в себя от удивительных ощущений, которые подарил ей Эван, когда он вновь принялся покрывать поцелуями ее тело, на сей раз снизу вверх. И стоило ему опять коснуть­ся поцелуями ее груди, как Фиона, к своему изумлению, почувствовала огонь желания. Обхватив Эвана обеими ногами за талию, она подалась ему навстречу. Некоторое время он обладал ею нежно и бережно, но вскоре они оба почувствовали такую всепоглощающую страсть друг к другу, что им стало не до нежности. Последней трезвой мыслью, которая посетила Фиону до того, как они оба вознеслись к безоблачным высотам, была мысль о том, что Эвап напрасно утверждал, что у него нет никакого опыта в любовных делах, ее, Фиону, он способен убить своею страстью.

Она держала Эвана в своих объятиях и легонько погла­живала его по спине. Наверное, она теперь несколько дней не сможет заниматься любовью, решила Фиона и улыбну­лась. Она знала, что, немного отдохнув, она будет готова к новым ласкам и вновь будет сходить с ума от безудержного желания.

И в то же время она была рала, что Эван на нее не смотрит. Она понимала, что ей потребуется еще некоторое время, чтобы избавиться от смущения, которое она испы­тывает при воспоминании о таких интимных ласках, о су­ществовании которых она даже не подозревала. С другой стороны, Фиона знала, что глупо чувствовать стыд. Она ведь не испытывали ни малейшего смущения, когда ласкала гу­бами его восставшую плоть, да и Эван после этого даже не покраснел и не попытался отвернуться, чтобы не смотреть ей в глаза. Ей доставили истинное удовольствие его ласки, и если ему было приятно заниматься с ней любовью имен­но таким способом, значит, нужно принимать это без вся­кого сопротивления и не вынуждать его успокаивать ее неж­ные чувства.

Легкая улыбка коснулась губ Фионы, когда она поняла, что Эван заснул. Она вновь вспомнила о том, что он пребы­вал после поездки с Грегором в каком-то странном настро­ении. Похоже, что-то его беспокоит, Фиона была в этом уверена. Как было бы хорошо, если бы он поделился с ней своими тревогами, позволил ей помочь ему решить его про­блему. Увы! Он не стал этого делать. Его нежелание от­крыть душу причиняло Фионе боль, однако она приказала себе не принимать этого близко к сердцу. Почти всю свою сознательную жизнь Эван самостоятельно разбирался со своими проблемами и теперь, естественно, не спешит де­литься ими со своей молодой женой. Просто он не привык ни с кем советоваться. Нужно подождать. Со временем он наверняка станет обращаться к ней за советом или помо­щью. Легонько коснувшись губами его макушки, Фиона поклялась быть терпеливой. Вот только хорошо бы пробле­му, мучившую сейчас Эвана, можно было решить без кро­вопролития.

Глава 18

Стоя у кровати, Эван зашнуровывал камзол, не отрывая взгляда от спящей Фионы. Вид у нее был измученный, и Эван ощутил легкое угрызение совести и в то же время он был горд собой. В течение последних трех ночей он сделал все возможное, чтобы довести ее своими ласками до умопомрачения. Он даже немного удивлялся собствен­ной изобретательности и тому, что наконец-то научился усмирять свою страсть, пока занимался с ней любовью. Судя по сладострастным стонам Фионы, он становится великолепным любовником, по крайней мере в ее глазах, а лишь это и имело значение. Вот только хотелось бы ве­рить, что подобные перемены к лучшему в их интимных отношениях произошли не потому, что у него появилась тайна, которой он пока не спешил поделиться с женой. Он еще успеет это сделать, когда станет в ней более уве­рен, решил Эван.

«И все-таки я поступаю не слишком красиво», – раз­мышлял Эван, выходя из комнаты. Действительно, он пы­тался подчинить себе Фиону, пользуясь ее страстью к нему, хотя и понимал, что вряд ли ему удастся это сделать. За годы взрослой жизни он не раз имел возможность убедить­ся в том, что женщины в отличие от представителей силь­ного пола обычно теряют голову не от страсти к мужчине, а от любви. А вот как сделать так, чтобы она его полюбила, он понятия не имел.

Дойдя до верхнего марша лестницы, Эван остановился. А что, если вернуться в спальню, разбудить Фиону и просто спросить ее, какие чувства она к нему испытывает? Эта мысль уже не раз приходила ему в голову, однако он всякий раз отметал ее. Равно как и сейчас. Он понимал, что не противен Фионе – невозможно заниматься с мужчиной любовью с таким неистовством, испытывая к нему отвра­щение, – но ему ужасно не хотелось, чтобы она признава­лась ему в любви лишь из боязни его обидеть. Это призна­ние наверняка ранило бы его так, как если бы она сказала, что совсем его не любит.

Удивляясь собственной трусости, Эван покачал головой и быстро спустился по лестнице в большой холл. Он позав­тракает и отправится забрать своего сына из коттеджа. Не может же он ходить туда бесконечно. Он ходил повидать мальчика всего три раза, а люди уже начали смотреть на него с подозрением. И неудивительно: раньше у него ни­когда ни от кого не было никаких тайн.

Час спустя, так и не найдя Грегора, Эван отправился к сыну один. За все то время, что он ходил в коттедж и воз­вращался обратно, никаких признаков присутствия Греев он не заметил. И тем не менее он не нарушил ритуала, ко­торый выработали они с Грегором: привязал лошадь в том же месте, что и раньше, а оставшийся до коттеджа путь про­делал пешком.

По дороге Эван напряженно размышлял, как предста­вить сына Фионс. Нужно было давно это сделать, но вся­кий раз, когда Эван раскрывал рот, из него не вылетало пи слова. А теперь у него просто нет времени на предваритель­ную подготовку. Придется действовать по обстановке и мо­лить Бога о том, чтобы все закончилось хорошо.

Эван постучался и, когда старый Робби открыл дверь, вошел в коттедж. Первым, кого он увидел, был его мальчу­ган, сидевший за столом. Оторвавшись от тарелки с кашей, он робко улыбнулся, и сердце сладко заныло у Эвана в гру­ди. Во взгляде мальчика светилась надежда, и Эван понял: если бы он заранее и не решил этого, все равно бы забрал сегодня сына в Скарглас. Он не в силах разрушить эту на­дежду.

– Ты придумал мне имя? – спросил мальчик, когда Эван уселся напротив.

Эван покачал годовой, когда Кейт жестом предложила ему кашу, однако с довольствием взял кружку с прохлад­ным сидром, которую она перед ним поставила.