До родов Энн так ни на что и не согласилась. Живот был таким огромным, что всем казалось, у нее двойня. Лайонел очень жалел сестру. Ее все время мучали боли, и он подозревал, что она ужасно боится. Он и сам дрожал от страха и надеялся оказаться дома, когда начнутся схватки. А если он будет на занятиях, Джон обещал взять такси и отвезти Энн в больницу. Его легче найти, чем Лайонела. У Энн возникла сумасшедшая идея рожать дома. Как в коммуне. Но ребята наотрез отказались. Фэй взяла с них клятву, что они сразу же позвонят ей, хотя Энн просила брата об обратном – не делать этого.
– Она украдет моего ребенка, Лай. – Большие голубые глаза смотрели умоляюще, и сердце Лая разрывалось от боли. Сестра все время боялась. Всего.
– Ничего она не сделает. Мама просто хочет быть с тобой. Никто не собирается его красть. Ты должна решать сама.
Он пытался повлиять на нее, в душе соглашаясь с матерью. Девочка четырнадцати с половиной лет не может взвалить на себя такой груз. Она сама еще ребенок. В этом Лайонел еще больше убедился в тот вечер, когда начались схватки. Энн запаниковала, заперлась в комнате, билась в истерике и ни ему, ни Джону, как они ни упрашивали, не открыла. Они даже угрожали взломать дверь. Наконец, пока Лайонел отвлекал ее разговорами, Джон забрался на крышу через окно, проник в комнату и отворил дверь. Энн истерично рыдала, билась в конвульсиях. Пол был мокрый. Воды отошли, и боль казалась нестерпимой. Она обхватила Лайонела за шею и с каждым приступом все крепче вцеплялась в него.
– О, Лай, я боюсь… Я так боюсь. – Никто не говорил, какие ее ждут мучения.
По дороге в больницу Энн стонала и вцеплялась в его руку, потом отказывалась уйти с медсестрой. Она повисла на брате, умоляя не оставлять ее. Пришел доктор и велел ей вести себя как следует. Две медсестры, усадив ее в кресло, повезли, а она кричала не переставая.
Лайонел был потрясен, Джон побелел как смерть. К ним вышел спокойный пожилой доктор.
– Вы дадите ей успокоительное?
– Скорее всего, нет. Это может подавить схватки. Она молодая и все быстро забудет. – В это было трудно поверить, и он сочувственно улыбнулся им. – Девочкам в ее возрасте тяжело рожать. Они не готовы ни морально, ни физически. Но мы поможем ей, все будет нормально. – Лайонел не разделял уверенности доктора, в ушах стоял жуткий крик сестры, и он думал, что, может, ему действительно сейчас лучше быть рядом с ней. – Вы позвонили ее матери?
Лай нервно покачал головой. Было одиннадцать вечера, и он понимал, что мать будет в ярости, если они не сообщат ей. Дрожащей рукой он набрал номер родительского тел??фона. Ответил Вард, и Лайонел сразу заговорил:
– Я из больницы, здесь Энн.
Вард не стал тратить время и коротко сказал:
– Едем.
Они приехали быстро и через десять минут уже стояли в холле медицинского центра, слегка взъерошенные, но совсем не сонные. Доктор сделал для них исключение и позволил Фэй остаться с Энн, по крайней мере пока та будет в родильном отделении. Никто из них не предполагал, что роды продлятся так долго. Даже доктор не мог это предвидеть, хотя обычно знал точно. Но с подростками ни в чем нельзя быть уверенным… Все шло как надо, но на каждом этапе Энн на несколько часов останавливалась, умоляла, чтобы ей помогли, дали наркотики или что угодно; вцеплялась в руку матери, пытаясь сесть, падала на спину, сраженная болью, царапала стену, кричала. Ничего ужаснее в своей жизни Фэй не видела, никогда не чувствовала себя такой беспомощной, как сейчас. Она ничем не могла помочь своей девочке и только один раз вышла поговорить с Вардом. Она хотела, чтобы муж утром позвонил адвокату, если Энн согласится отдать ребенка сразу после родов. Надо устроить так, чтобы дочь немедленно подписала бумаги, которые через шесть месяцев придется пересмотреть, чтобы они полностью вступили в силу. Но к тому моменту ребенка у Энн уже не будет, а сама она вернется к нормальной жизни. Вард согласился позвонить на следующее утро, и Фэй предложила всем разойтись по домам, потому что роды могли затянуться. Вард завез Лайонела и Джона к ним домой, он не сказал им ни слова, и мальчики поднялись к себе. Они с удивлением обнаружили, что уже четыре утра. В эту ночь Лай совсем не спал. Крадучись, он вылезал из постели, звонил в больницу, но никаких новостей не было: Энн все еще в родильном отделении, ребенок до сих пор не появился. Ничего не изменилось и на следующий день. Джон вернулся с работы и увидел друга с телефонной трубкой в руке. Было уже шесть вечера. Джон поразился.
– Бог мой! Неужели до сих пор ничего? – Он не мог вообразить, что роды длятся столько времени.
Схватки начались вчера в восемь вечера и были, судя по всему, сильными, когда они везли ее в больницу. – А она-то как?
Лайонел был очень бледен. Он в тысячный раз звонил в больницу, даже на несколько часов съездил туда, но мать не вышла к нему, не желая оставлять Энн. Он заметил пару, сидевшую в комнате ожидания, оба сильно нервничали; рядом был адвокат Тэйеров. Лайонел догадался, кто это. Супруги очень волновались и жаждали появления младенца еще больше Тэйеров. Доктор считал, что осталось еще несколько часов; днем наконец показалась головка. Но если к восьми или к девяти прогресса не будет, врачи готовы к кесареву сечению.
– Господи, – только и вымолвил Джон, выслушав друга.
В семь Лайонел собрался ехать в больницу и вызвал такси.
– Я должен быть там. Джон кивнул.
– Я тоже поеду. – Они пять месяцев провели в поисках Энн, еще пять месяцев жили вместе, и Джон чувствовал, будто это его младшая сестренка. Дом без нее казался пустым. Он как-то пожурил ее за разбросанную одежду, а Энн засмеялась и стала в шутку угрожать – вот возьмет и расскажет соседям, что он голубой… Сейчас Джон отчаянно жалел ее – ей выпало тяжелое испытание. Увидев лицо Фэй Тэйер, он понял, через что пришлось пройти девочке.
– Его не могут вынуть, – отчиталась Фэй Варду, приехавшему следом за ребятами. – Доктор не хочет делать кесарево из-за возраста, пока в этом не будет крайней необходимости. – Куда уж хуже! Энн кричала, умоляла, металась в полубреду от боли. Ничего нельзя было сделать, и этот кошмар длился еще два часа: Энн начала просить убить ее… ребенка… всех… Когда появилась наконец маленькая головка, а за ней и остальное тельце, разрывая все на своем пути и доставляя роженице страшнейшую боль, всем стала ясна причина ее мук. Малыш был огромный, больше десяти фунтов, и Фэй не могла бы придумать большего наказания для своей хрупкой дочери. Как будто каждый мужчина, совокуплявшийся с ней, внес свой вклад в этого ребенка. Фэй смотрела на младенца и плакала – из-за боли, пережитой Энн, из-за того, что эта новая жизнь никогда снова не соприкоснется с их собственной.
За несколько часов до конца родов Энн согласилась его отдать. Она была готова на все. Доктор сразу положил ей на лицо маску с газом, и она не видела ребенка, не знала, как он велик, не чувствовала, как ее зашивали. Фэй молча вышла из палаты, испытывая сострадание к своей девочке за боль и страшный опыт, за ребенка, которого она не узнает и который, в отличие от ее собственных детей, доставлявших радость своим рождением, будет отдан в чужие руки. Фэй не сможет ухаживать за своим первым внуком. Младенца положили в специальную корзинку и увезли в детскую.