Катька упорно стояла на своем.
— Нет, ее заставили! Заставили!.. А потом убили!
— Это у вас в Питере, да еще в Москве убивают. А у нас в Гусь-Франковске тишь да гладь. Я вон двадцать лет начальником милиции работаю, и за это время в городе не было совершено ни одного убийства…
— Вы в этом уверены?! — горячилась Орешкина. — Может, просто ничего не видите у себя под носом?
— Ну, милая моя, — тоже стал горячиться майор. — Ты прямо как Шляпникова рассуждаешь…
— Какая еще Шляпникова?
— Да есть тут одна повернутая. Библиотекаршей работает. Начиталась, видать, у себя в библиотеке детективов, и теперь ей всюду убийства мерещатся. Когда бабуля твоя утопилась, прибежала эта дамочка ко мне. "Убивают! — кричит, — убивают!.." Кого, спрашиваю, убивают?.. Девушек, говорит, молодых убивают Каждый год. В одно и то же время. Это ж надо такое придумать… — Сидорчук убрал папку в шкаф. — Еще вопросы будут?
— Будут, — сказала Катька. — Светку где похоронили?
— Где просила, там и похоронили. На Монастырском острове. Так что, если хотите, можете ее навестить. А эту мысль насчет убийства выкинь из головы. Запомни: у нас тут тихий омут.
И майор Сидорчук принялся доедать остывший суп.
На улице начинало темнеть. Подруги купили в магазине по пакету молока, по сладкой булочке и, усевшись на скамейку, стали обсуждать сложившуюся ситуацию.
— У них тут "тихий омут", — передразнила Катька майора. — В тихом омуте, между прочим, черти водятся. — Она откусила от булочки. — Здесь явно что-то не то. Никогда бы Светка не стала топиться. Тем более из-за несчастной любви. Она бы скорее жениха своего утопила, если б он ее продинамил.
— И просьба в записке какая-то странная. — Лика сделала глоток из пакета. — Похоронить на острове, рядом с прапрадедушкой… При чем Тут прапрадедушка?.. Катька кивнула.
— Вот именно. Я считаю, нам надо разобраться в этом деле.
— А как?
— Для начала поговорим со Шляпниковой.
— Верно. Она же как раз и сказала Сидорчуку, что Светку убили.
— И не только Светку. Она еще говорила о девушках, которых каждый год убивают. В одно и то же время. А если ты помнишь, об этом говорила…
— Ленка! — подхватила Соломатина. — Когда про "скрытников" рассказывала. Выходит, секта до сих пор существует и продолжает приносить жертвы богине Рураке!
— Ну, это еще надо проверить. Не исключено, что Сидорчук прав, и у Шляпниковой просто крыша съехала.
— В любом случае с ней надо поговорить.
— Разумеется.
Девчонки доели булочки и допили молоко.
— В общем, так. — Катька выбросила пакет в урну. — Завтра достанем лодку и сплаваем на Монастырский остров. А затем сходим к Шляпниковой.
— А где мы ночевать будем?
— У Светки, конечно.
— А вдруг нас этот Чертков не пустит?
Пусть только попробует. Идем.
И девчонки отправились на улицу Покрышкина.
Дверь им открыл, естественно, Чертков.
Надеюсь, вы не будете возражать, если мы тут поживем немного? — с вызовом спросил Орешкина.
Ни в коем случае, — учтиво улыбнулся Чертков. — Светлана — твоя родственница Живите сколько хотите. Надеюсь, вы тоже не простив, если я буду вашим соседом?
— Не против, — ответила Катька.
Таким образом, вопрос с жильем был решен. Теперь надо было выяснить, не появлялась ли Ленка.
— Скажите, пока нас- не было, девушка не приходила? — спросила Лика.
— Нет, не приходила.
Подруги переглянулись.
— Должна бы уже появиться, — сказала Орешкина.
— Ну, может, завтра приедет, — ответила Соломатина.
Чертков повел их в дом.
— Располагайтесь, девчонки, — радушно произнес он и ушел к себе в пристройку.
Лика для начала обошла все комнаты. В самой большой комнате, на стене, она увидела фотографию девушки.
Кать, это Света? Орешкина посмотрела.
Да, Светка.
Красивая.
Катька ничего не ответила. Ее внимание привлекла пишущая машинка на столе. Орешкина вставила в нее чистый лист бумаги. Тук-тук-тук… постучала по клавишам.
Лика продолжала смотреть на фотографию.
— Лик, поди сюда! — позвала Катька.
Соломатина подошла.
— Гляди, какой у машинки шрифт, — Орешкина протянула подруге листок с напечатанными буквами.
— Шрифт как шрифт.
— А тебе не кажется, что записка, которую нам Сидорчук показывал, напечатана другим шрифтом?
— Да вроде те же буквы, что и там.
— А по-моему, другие. В записке буквы более удлиненные.
— Честно говоря, я не запомнила.
— Я тоже точно не помню. Но вроде там буквы были длиннее. Подожди-ка, сейчас вспомним… — Катька вновь вставила в машинку лист и начала печатать одним пальцем: "Я, Несмеянова Светлана, решила добровольно расстаться с жизнью. В моей смерти прошу никого не винить…"
Напечатав текст, она всмотрелась в листок.
— Записка напечатана не таким шрифтом, — уверенно заявила Орешкина.
Соломатина теперь ясно видела, что Катька права. У Светкиной машинки был совсем другой шрифт.
— Ну хорошо, — задумчиво произнесла Орешкина, — предположим, Светка волновалась и поэтому сделала ошибку в слове "сумасшедшая". Но зачем, спрашивается, ей печатать предсмертную записку на чужой машинке, когда у нее своя дома имеется?
В дверь постучали.
— Войдите, — сказала Лика.
В комнату вошел Чертков.
— Не хотите" девчонки, со мной поужинать предложил он. — А то я не рассчитал. Наготовил больше, чем могу съесть.
Подруги хоть и закусили в скверике на скамейке, но при этих словах сразу почувствовал что молока с булочками им явно не достаточно
— Можно, — сказала Орешкина. — Да, Лик
— Ага.
— Тогда прошу ко мне… Кстати, пора бы нал уже и познакомиться. Как зовут меня, вызнаете а вот как ваши имена, прекрасные незнакомки?..
— Я Екатерина Орешкина, — представилась Катька.
— А я Анжелика Соломатина, — представилась Лика.
— Значит, Катя и Лика. Очень приятно. Ну а я, если вы не забыли, Вадим Чертков.
В пристройке у Черткова стол был заставлен всевозможной едой. В кастрюле дымилась вареная картошка; на сковородке аппетитно шипела яичница; две глубокие миски были наполнены салатами из свежих огурцов и помидоров. Тут же стоял пакет с яблочным соком.