Он, вероятно, станет супругом Кэтти. По крайней мере таков замысел автора. Но что будет в жизни – автор не знает: может быть, Кэтти сойдет с ума, может быть, мистер Кук, вместе с лакеем Иваном и Филькой Шкворнем, выкрадет Кэтти из-под венца и умчит ее на тот свет, в Новый Свет, в Соединенные Штаты Америки. А может случиться и так, что Кэтти отравится ядом.
– Ах, какое несчастье, ах, какое несчастье! – деланным голосом восклицал Парчевский и с соболезнованием покачивал головой. – Вы, голубчик, Иннокентий Филатыч, поскучайте, я живо напишу. Я все уразумел из ваших слов. Может быть, коньячку выпьете или водочки?
– Ни в рот ногой... Не пью-с, – потряс бородой тороватый старец. – Лимонадцу можно-с.
– Вот боржом. – Владислав Викентьевич удобно усадил выгодного гостя за преддиванный столик, а сам сел к письменному столу и приложил к белому лбу карандаш, сбираясь с мыслями.
– И механический завод сгорел?
– И механический завод как бы сгорел.
– Ну, а новый дом Прохора Петровича, лесопильные заводы, мельница?
– И новый дом как бы сгорел, и мельница как бы сгорела, а старая лесопилка сгорела дотла, и шпалы, и тес... Ой, ой!.. Убытков страсть! – Старик прослезился и вытер глаза платком.
Владислав Викентьевич вдруг по-сатанински улыбнулся и сказал самому себе: «Ага!» Карандаш ото лба легким вольтом прыгнул на белое поле бумаги. Погоняя одна другую, строчки ложились быстро. Старик битый час рассматривал интересные альбомы с голыми девками. Статья окончена. Парчевский сиял. Он размножит ее и сегодня же сдаст в газеты. У него везде связи. Недаром же он – племянник губернатора. По протекции дяди он служил теперь в министерстве путей сообщения.
Старик, причмокивая, прослушал статью со вниманием. В статье говорилось о стихийном бедствии, о небывалом таежном пожаре, «как будто» уничтожившем все предприятия миллионера П. П. Громова. Большинство предприятий застраховано не было. Фирме «как будто» угрожает крах.
Статья написана дельно, убедительно, подтверждена дутыми цифрами; она производила впечатление корреспонденции с места. И была подписана: «Таежный очевидец».
– Очень правильно... Закатисто!.. – прищелкнул языком старик.
– Да уж я... Чего тут... – похвалил себя Парчевский, и лицо его раскололось надвое: пухлый рот и щеки улыбались: «Меня-то, мол, не проведешь, я, мол, все давно понял»; глаза же были серьезны, требовательны, будто хотели сказать: «Гони монету».
– Теперича постанов вопроса таков, – учуяв полуявные помыслы Парчевского, сказал старик, потирая руки. – Надо собрать всех кредиторов на чашку чаю, рубль ломать. Вы, дорогой мой Владислав Викентьевич, должны мне, старику, помочь. Переговорите кой с кем лично, особливо ежели с заводами. С выгоды получите один процентик-с. И, кроме сего, вас никогда не забудет Прохор Петрович.
– На какую сумму будет сделка?
– Так, полагаю, не меньше полмиллиончика...
– Тогда процент мал. Три процента.
– Что вы-с!.. Пятнадцать тысяч?! Высоко хотите летать...
– Риск... Как будто за такие дела можно и в тюрьму сесть. А впрочем... Давайте уповать на «как будто».
– На «как будто»? Вот, вот! Это самое...
И пронырливые глазки старика, подмигивая Парчевскому, утонули в смешливых морщинках, как в омуте.
– А как Нина Яковлевна? Она дома?
– Дома-с, – соврал старик и, хлопнув себя по лбу, заморгал бровями: – Ба-ба-ба! Вот старый колпак... Вот храпоидол... Ведь забыл вам поклончик от Нины Яковлевны передать... Ах, ах! – убивался, паясничал старец. – Как уезжал, она позвала меня и говорит мне: «Обязательно разыщи дорогого моему сердцу Владислава Викентьича...» И адрес дала ваш, угол Невского и Знаменской...
– Откуда ж она...
– Да уж... Сердце сердцу, как говорится... весть подает. Уж я врать не стану...
Красивое, с гордым профилем лицо Парчевского на этот раз засияло целиком.
– Ах, милый Иннокентий Филатыч!
– «И передай ему, говорит, что я его помню и, может быть, думаю о нем день и ночь...»
– Преувели-и-чиваете, – радостно замахал Парчевский на плутоватого старца веселыми руками. – Не сказала ли она «как будто думаю» и «как будто бы помню»?
Старик было тоже засмеялся, но тотчас же сбросил с себя смех.
– Поверьте, – сказал он, – Нина Яковлевна очень даже о вас тоскует. Я сразу сметил. Ну-с, до свиданьица, дорогой! До завтра. Уж вы постарайтесь...
– Дайте мне тысячи полторы.
– Зачем?
– А как же? Газетчикам дать надо, чтобы это «как будто» не вычеркнули? На личные расходы, связанные с нашим делом, надо?
Старик не прекословил: поплевывая на кончики пальцев, отсчитал деньги, оставил адреса кредиторов.
Подмигнули друг другу, расстались.
Моросил питерский дождь. Асфальты блестели.
– Позвольте познакомиться с вами. Ротмистр фон Пфеффер.
Прохор поморщился. Обменялись друг с другом напряженными взглядами. Оба слегка улыбнулись: Прохор иронически, ротмистр чуть подхалимно. Высокий блондин, голубые глаза, бачки, длинная сабля катается на колесике по полу, чиркает пол.
– Его превосходительство собирается заглянуть как-нибудь к вам лично.
– Зачем?
– Интересуется.
– Вот пожар был. Прошу садиться.
– Да, дым, я вам доложу, на всю губернию. Даже у нас, – двусмысленно сказал ротмистр.
– Пожар этот стоит мне больше трехсот тысяч.
– Да что вы? – И колесико чиркает по полу.
– Пришлось сделать большие уступки этим скотам рабочим. Черт, неприятность. Черт!..
– Н-да... Я вам доложу, это н-да-а...
Теплый вечерний час. Чайный стол накрыт на веранде с выходом в зеленеющий сад. В саду над кустами малины, окапывая их, работал садовник. Ему помогали сопровождавшие ротмистра Пряткин – Оглядкин. Унтер Поползаев дежурил на кухне. Карл Карлыч один выходить опасался: новое место, глушь. Чай разливал сам Прохор Петрович. Попискивали кусучие комарики. Карл Карлыч стращал их дымом сигары.
Вдруг, вдали, с ветерком – «многолетие». Все гуще и громче. Карл Карлыч перестал брякать ложечкой.
– Что это?
– Дьякон... Купается, должно быть. Верстах в трех...
– Ах, дьякон... Ферапонт, если не ошибаюсь? Из кузнецов?
– Он самый... А вы как же это...
Карл Карлыч выпустил дым из одного, из другого уголка бритого рта, сказал:
– Списочки-с... Н-да-с...
А с ветерком долетало все гуще, все выше, все крепче: