– Как это – стоя под землей?
– А так, Маняша. Ты думаешь, канализация – просто трубы, закопанные в землю? Нет, деточка. Канализационные коммуникации – это десятки километров подземных ходов и переходов. А если сюда прибавить еще и старинные системы, то получаются уже сотни километров. И все эти старые и новые коридоры, водостоки, отстойники, трубы переплетаются между собой самым причудливым образом; одна система переходит во вторую, вторая в третью, третья в четвертую… За триста лет существования Санкт-Петербурга система городской канализации стала такой запутанной-перепутанной, что в ней найдутся уголки, куда десятилетиями не ступала нога человека. За исключением моей ноги, разумеется. Я-то везде побывал и знаю питерскую канализацию, как свою квартиру. Кстати, у себя дома я открыл первый в России Музей истории канализации!..
– И что у вас в этом музее?
– Да все! – с воодушевлением воскликнул старик. – Ручки, сливные бачки, фановые трубы, унитазы… А тебе известно, Маняша, что в начале девятнадцатого века в дворянских поместьях было принято иметь унитаз из чистого серебра?
– Не может быть!
– Может, деточка, может. У Державина даже ода есть, посвященная серебряному унитазу. Она так и называется: «Ода серебряному унитазу». Ты хоть знаешь, Маняша, кто такой Державин?
– Конечно, знаю. Комик известный.
– Боже, какой комик? – схватился за седую голову Канализацын. – Маня, чему вас только в школе учат?! Гаврила Романович Державин – величайший русский поэт! Предшественник Пушкина! Это ему Александр Сергеевич посвятил такие строки: «Старик Державин нас заметил и, в гроб сходя, благословил»!
– А в вашем музее есть серебряный унитаз? – поинтересовалась я.
– Ну а как же! Хочешь, я тебе его покажу?
«Сходить, что ли, посмотреть?» – подумала я, бросив взгляд на часы. День только-только начинался. Еще и десяти не было. А начальник питерской контрразведки, наверное, раньше двенадцати на работе не появится.
– Ну что, Маня, идем? – спросил Канализацын.
– Идемте, граф, – ответила я.
Игнат Матвеич жил неподалеку от детского ресторана. Когда он открывал дверь своей квартиры, приоткрылась и соседняя дверь.
В образовавшуюся щель выглянуло старушечье личико с острым носиком и бегающими глазами.
– На прогулочку ходили, Игнат Матвеевич? – проворковала старушка сладким голоском.
– На прогулочку, Капитолина Пафнутьевна, на прогулочку, – сухо ответил Канализацын. Было заметно, что старуха ему не нравится. Мне она, честно сказать, тоже не понравилась. Как и Гафчику.
– Гаф-гаф-гаф! – кинулся он на нее.
Старуха быстро захлопнула дверь.
Мы вошли в квартиру Канализацына.
– Соседка моя, Тараканова, – объяснил Игнат Матвеич. – Мымра, каких свет не видывал. Все чего-то вынюхивает, высматривает, записывает… Очень неприятная особа.
Квартирка у Канализацына была крохотная, однокомнатная и действительно напоминала музей. В самодельных витринах под стеклом лежали обрезки труб, вентили, прокладки, сиденья для унитазов… А на стенах висело множество разных схем. И все они напоминали схему метро. Меня это сразу заинтересовало.
– Игнат Матвеич, а что это за схемы?
– Да отдельные участки городской канализации. Я их по памяти начертил. Надо же чем-то на пенсии заниматься. А вообще я хочу составить полный план канализационной системы Петербурга. Вклю чить в него и современные, и старинные коммуникации… Ох, опять разболтался старик, – оборвал он сам себя. – Тебе все, Маня, не терпится посмотреть серебряный унитаз.
– Подождите, подождите… – Я так прямо и впилась глазами в одну из схем. Ошибиться было невозможно: точно такую же схему я видела в кабинете у Однорукого. – Игнат Матвеич, а это какой участок канализации?
Старик нацепил на нос очки с толстыми линзами.
– Сейчас глянем… А-а, это канализация Эрмитажа. Самая первая. Она уже много лет не действует.
Мой мозг лихорадочно заработал:
– А скажите, Игнат Матвеич, по трубам канализации можно пролезть в Эрмитаж?
Канализацын озадаченно почесал ухо:
– Признаться, я об этом никогда не думал. – Он снова почесал ухо. – Да нет, наверное, нельзя.
– Вы же говорили, в канализационной трубе может поместиться танковая дивизия.
Старик рассмеялся:
– Не все же трубы такие огромные. В трубы под Эрмитажем разве что собака пролезет. И то с трудом.
Услышав слово «собака», Гафч подбежал к Канализацыну и дружелюбно завилял хвостом.
– Хороший пес, хороший, – погладил его по голове Игнат Матвеич. – Пойдем, я тебя угощу. У меня есть вкусное куриное крылышко.
Он увел Гафчика на кухню, снова забыв о серебряном унитазе.
Но мне уже было не до унитазов.
Мозг продолжал возбужденно работать. Шестеренки в голове крутились со страшной скоростью. Однорукий говорил Паштетову о каком-то препарате для быстрого похудания. И еще шутил: «Смотрите, Паштетов, как бы вас ветром не унесло». А что, если Паштетов и его банда похудели для того, чтобы пробраться по трубам канализации в Эрмитаж! Возможно такое? Возможно! Хотя и невероятно… А разве то, что я увидела схему в квартире Канализацына, – это не невероятно?! Ведь если бы я не встретила Игната Матвеича в детском ресторане и не пошла к нему смотреть серебряный унитаз, мне бы и в голову никогда не пришло, что бандиты для похищения «Джоконды» выбрали столь хитроумный способ. А в том, что они выбрали именно этот способ, я уже ни капли не сомневалась.
Впрочем, кое-что все же следовало уточнить.
– Игнат Матвеич, – спросила я у старика, когда он вернулся в комнату, – вы эту схему канализации Эрмитажа кому-нибудь показывали?
Канализацын задумался, припоминая:
– Показывал. В Эрмитаже. Я думал, работникам музея будет интересно поглядеть. Да куда там. Только один человек и заинтересовался.
– Какой человек? – затаила я дыхание.
– Ну этот, как его… Забыл.
– Игнат Матвеич, миленький, вспомните.
Старик сильно наморщил и без того морщинистый лоб.
– Ей-богу, не помню. Знаю, что он там какой-то начальник. А какой, тоже запамятовал.
– И что этот начальник?..
– Да ничего. Поговорили мы с ним. Его очень заинтересовала городская канализация. Все выспрашивал, что да как. Ксерокс с моей схемы сделал. На память, говорит, о нашей встрече.
– А больше вы схему никому не давали?
– Больше никому, – твердо ответил Канализацын.
Так-так. Каким же тогда образом схема оказалась в руках – точнее, в руке – Однорукого?