— Вот ещё! — Костя хотел было сделать надменное лицо, но почему-то передумал и, исподлобья глянув на Лизу, буркнул: — Ладно, спасибо.
Затем он огляделся по сторонам и вдруг с радостным воплем указал на что-то в углу пещеры:
— Мой рюкзак!
Костя вихрем пронесся в угол и склонился над своим драгоценным рюкзаком, вытаскивая его из-под кучи рваных тряпок, в которые превратилась его прежняя одежда. Оттуда донеслось его сосредоточенное бормотание:
— Ага, ножик… ножик на месте… Плейер тоже… А кассета где? Ага, тут она, никуда не делась… Уй, жвачка вся засохла…
Филин и Лиза молча переглянулись и волшебник, подмигнув, негромко сказал девочке тоном экскурсовода:
— Итак, господа туристы, перед нами дракон. Перепончатокрылое огнедышащее. Обостренное чувство частном собственности. Как видите, за неимением сокровищ готов ревниво хранить что угодно. Даже бумажную салфетку. — Филин хлопнул в ладоши. — Сейчас оторвем его от этого занятия — и в путь.
Однако Костя каким-то чудом расслышал слово «сокровища» и в мгновение ока оказался возле Филина и неудержимо хихикающей Лизы. Двигался он с поразительным проворством, как на крыльях.
— Как это оторвем? Как это в путь? А я… а мне Сокровищницу? А меня в Сокровищницу? — возмущению его не было пределов. — Я же охранял! Это же мое!
— Скажем так, не совсем твое и не очень- то охранял, — поправил его Филин. — Но на пять минут можно. Три, два, один, пуск. — Он начертил в воздухе светящийся силуэт песочных часов, которые немедленно принялись за работу.
— А мне свет зажечь?! — обескураженный Костя застрял на пороге Сокровищницы.
— Зачем тебе свет, чучелко, у тебя же истинное драконье зрение. Или ты за это время еще не все свои опции освоил? — язвительно осведомился Филин и добавил: — Ничего не трогать, ничего не примерять. Смотреть можно, ахать тоже. И не вздыхай, как пленный слон! Если у нас сегодня всё получится, мы тебя сюда запустим хоть на неделю, и выбирай себе, что захочешь, — Филин улыбнулся и каверзным тоном добавил: — Но — только что-нибудь одно. Время пошло.
И Константин Царапкин, он же дракон Конрад-младший, скрылся во тьме Сокровищницы, откуда вскоре раздались его восторженные вопли.
…А в это время во Дворце принц Инго, гордо распрямив плечи, шел по бесконечной галерее, в бесчисленные окна которой уныло заглядывал пасмурный день, с самого утра подернутый сизыми сумерками. Четыре мышекрыса, сопровождавшие принца, были здорово похожи на конвой, но неприметную кованую дверь принц открыл сам, сделал несколько шагов и остановился, выпрямившись. Громадным мышекрысам Инго был примерно по плечо, и рыжая его голова факелом горела на черном фоне их крыльев-плащей. «Все будет как всегда… — думал Инго. — Скучно, господин Мутабор, пора репертуар менять». Но когда тяжелая дверь подалась, по спине Инго пробежала-таки предательская дрожь. Есть вещи, к которым невозможно привыкнуть…
— Свободны, — сказал мышекрысам голос колдуна из глубины зала. Мышекрысы с явным облегчением вышли. Дверь, клацнув, закрылась, и стало абсолютно темно. Инго не шелохнулся.
— Тут у меня одна клетка пропала. С птицей, — сказал Мутабор. Сколько раз Инго вот так стоял в темноте, и рано или поздно ему начинало казаться, что его глаза привыкают к мраку, но потом он всегда понимал, что просто силуэт колдуна у дальней стены неизменно был чернее любой черноты.
— Не сказал бы, чтобы эта птица была мне чем-то дорога, — тягуче продолжал голос, — но мне сказали, что забрал во ты. Именем Короля. Это как понимать, дорогой мои? Бунт на корабле?
Инго молчал.
— Или ты настолько наивен, что всерьёз собираешься тут править?
— Я тут всерьёз собираюсь пропадать с музыкой, — ответил принц Инго и упрямо тряхнул рыжей головой. — Собственно, она уже звучит. Только некоторым её не слышно.
— Рома-антика, — глумливо протянул Мутабор. — И ты полагаешь, что музыку тебе обеспечат рыжая девчонка, юный гном и сова в клетке?! Прости, я забыл, кто там сидел — сплюшка? Сыч? Ах да, филин…
Инго не ответил, только подавил вздох. «У других принцев есть утешение, — подумал он, — мол, как только коронуют — всех врагов казню к зелёной бабушке. У меня — нет».
— Если они тебе что и обеспечат, мой дорогой мальчик, то разве что похоронный марш, — предположил Мутабор.
— Чушь, — твердо сказал Инго и по мере сил расправил плечи. — До завтрашнего вечера я вам нужен живым. И по возможности целым. А то как бы вам не оскандалиться на публике, господин Мутабор. Слова срывались с губ с непривычной лёгкостью, и это было странное и новое ощущение. «Как снежинки с неба», — подумал Инго, который видел снегопад только на картинках.
— Правильно всё понимаешь, — голос колдуна из темноты сочился сладким ядом. — Странно, но мозги ещё сохранились. Хотя не должны были бы. Маловато только. Надо же, какая несусветная глупость — втравить в эту историю собственную несмышлёную сестру…
Инго в темноте шевельнулся, но снова застыл, задрав подбородок. «Настоящие принцы держатся с достоинством в любых обстоятельствах. А я настоящий, — напомнил он себе, стиснув зубы, — а этот ужас в капюшоне — скорее нет… Надо всё время думать, что он — морок. Тогда он меня не осилит».
— Впрочем, сейчас-то, я полагаю, её уже нет в живых, — раздумчиво протянул голос. — И в этом виноват ты, мой милый мальчик. Как тебе эта мысль? Нравится? С ней будет очень приятно жить, легко и приятно. Но я не буду тебе рассказывать, что именно произошло с этой рыжей девчонкой. Дам простор твоему воображению. Оно ведь у тебя богатое, а?
«Врет. Ещё и как неумело врет, — пронеслось в голове у Инго. — Стал бы он мне это говорить…»
— Ты можешь придумать ей тысячу разных смертей и выбрать любую, — причмокнул колдун. — Ты же начитанный, недаром ты всё детство просидел в Библиотеке… Кстати, тебе не кажется, что много читать вредно? От этого может вырасти горб. — Он хохотнул — будто ножом провели по стеклу. — Бедный, бедный мальчик. Молчишь? Молчи. Береги силы.
Инго ощутил, как между лопаток, под тонкой полотняной рубашкой, ползёт струйка пота. «Всё как всегда. — Он старался думать отстранённо. — Я так и думал».
— Вообще, ты напоследок многовато стал себе позволять, — Мутабор вновь усмехнулся. Сначала в город сбежал, теперь вот клетку зачем-то украл… Абсолютно безнадёжная затея.
«Будь затея такой уж абсолютно безнадёжной или даже настолько безнадёжной, насколько мне сейчас кажется, Мутабор нипочем не стал бы произносить эту фразу», — понял Инго и перевёл дыхание.
— Ну, разыщут их мои летуны рано или поздно, — говорил между тем голос, — а не летуны, так ещё кто-нибудь. Гоблины тоже ведь соображают. Разыщут, будь уверен. И что ты с этого получишь? А они? Вместо того, чтобы умереть быстро и безболезненно…
«Не найдут, — с удовольствием подумал принц и даже нашёл в себе силы улыбнуться в темноте, липнущей к лицу, как паутина. Он умел улыбаться, хотя большой практики у него и не было. — Белый день на дворе. То есть серый, но всё-таки день. Уже не найдут. Гоблины твои ничегошеньки не соображают, а мышекрысы днём в караульне спят. На балках вниз головой. И иногда орут во сне».